Бадесса прислала весть о том, что возникли небольшие трудности. Дом Трианни, расположенный рядом с церковью Мираколи, пока занят. Фейра принялась расспрашивать сестру Бенедетту – дородную монахиню, которая привезла это сообщение на остров и теперь привязывала лодку к пристани.

– Этого следовало ожидать, не так ли? – спросила она. – Многие лишились домов после пожара, и нельзя винить чью-то семью в том, что она нашла пристанище в доме Трианни.

– Да, но только это не семья, – заметила сестра. – Это демон; говорят, огненный демон, принявший вид ящера.

Фейра попятилась, стараясь разглядеть на лице монахини признаки иронии, но сестра Бенедетта говорила совершенно серьезно, пожимая своими широченными плечами. Уж в демонах-то она разбирается.

– Будем следить, ждать и молиться и, как только демона-ящера изгонят из дома, пришлём весточку. А пока Трианни придется подождать – неделю, не меньше.

* * *

Фейра с облегчением приняла весть о том, что её друзья остаются, но к этой радости примешалась капля разочарования. Иногда она мечтала, что будет, когда они с Аннибалом останутся на острове одни.

В ту ночь он снился ей, его обжигающие объятия, поцелуи… Она проснулась, жадно глотая воздух, словно невидимая рука закрыла ей рот, мешая дышать. Ей стало стыдно. Фейра поднялась с постели и бесшумно спустилась вниз. На камине, в котором ещё горел огонь, лежала Библия, оставленная ей Бадессой. Она не хотела держать книгу в доме, но не могла заставить себя бросить в огонь подарок, сделанный с искренней добротой.

В Константинополе имя Божье было священным. Если написать его на бумаге, то сама бумага, даже её маленький клочок, приобретали большую ценность. Так как люди носили на себе такие листочки, они часто роняли их на землю, и жители Константинополя подбирали эти священные обрывки и крепили их к стенам домов. На оживленных улицах они были испещрены надписями с именем Бога. Фейра не хотела сжигать Библию; хотя Бог, о котором говорилось там, не был её Богом, она боялась совершить святотатство.

Внезапно ей стало жарко, и она вышла в ночь – в длинной сорочке. Ступая по холодной земле, она почувствовала приятную прохладу на своей пылавшей коже. Круглая весенняя луна сияла, словно солнце, небо было усыпано звёздами, и она могла различить каждую серебристую былинку, как днём.

Она пересекла зелёную лужайку, направляясь к Тезону. Мокрая от росы юбка тянулась вслед за ней. В опустевшей больнице луна осветила крытые ниши, и призраки тех, кого она лечила здесь, скрылись в тени. За дверью показались нацарапанные на стенах надписи, которые она видела каждый день. Буквы и рисунки слабо мерцали в лунном свете; вот и османский корабль и слова, которые когда-то вселяли в неё надежду.

Эти надписи говорили о мире, который когда-то царил в этих местах, куда приезжали торговать из разных стран, – о взаимной выгоде, о коммерческом обмене. Венеция некогда была средоточием всех рас и религий и надеялась возродиться, когда чума покинет эти земли. Она постоянно думала о том, что султан, кроме четырёх коней, отправил сюда пятого: прекратив торговлю, он перекрыл источник жизненных сил города.

Фейра потянулась и дотронулась до слова, которое было ей ближе всего: Константинополь. Когда-то оно означало дом. Теперь её домом стал этот остров.

* * *

На обратном пути Фейра бросила взгляд на дом Аннибала. Там было темно. В доме Трианни тоже. Она решила ещё прогуляться и направилась к сторожке. Дверь была открыта; она увидела стул Салве в углу, возле опустевшего очага.

Девушка вышла через ворота к пристани, где днем прощалась с сестрой Бенедеттой. Она взглянула на лагуну, на серебристую дорожку, вымощенную на воде лунным светом, которая тянулась к горизонту, туда, где море сливалось с ночью. Внезапно дорожка покрылась лучистой рябью.

Лодка.

Фейра замерла; сердце у неё бешено застучало, когда она поняла, что лодка покидает остров, а не плывет к нему. Она присмотрелась: в лодке только гребец. Пассажира не было. Что это значит?

Шагнув вперёд, Фейра заметила перед собой следы, блестевшие на пристани. Эти следы не могли принадлежать человеку. Один след – раздвоенный, как нога или копыто животного, а другой – с тремя отростками.

Как у ящера.

Она припала к земле и потрогала рукой след, ещё влажный, от которого исходил знакомый запах. Она обмакнула палец в след, подняла его в лунном свете и затем понюхала. Это было оливковое масло.

Повернувшись, она посмотрела назад, в сторону ворот. Странные следы тянулись к сторожке. Она резко выпрямилась, от чего на мгновенье у неё закружилась голова. Кто-то действительно высадился на берег и прошёл там, где она сейчас стояла.

Фейра пошла по следу, миновала сторожку и потеряла его в траве. Она покачала головой. Разговоры сестры Бенедетты о демонах-ящерах помутили её разум: ей не мешало бы хорошенько выспаться.

Первое, что она обнаружила, открыв дверь своего дома, – страницы Библии, разбросанные по всей комнате. На полу валялась её одежда – бельё, плащ, рубашка и бриджи.

Затем она увидела самого демона – с содранной кожей, застывшего на полу возле огня, словно его породило пламя.

* * *

Фейра потеряла сознание и рухнула на стул, но когда она открыла глаза, то пожалела, что очнулась.

Теперь она видела, что существо на полу – это человек. Он заговорил – странным, сдавленным голосом, губ у него не было: «Прошу простить меня. Я не могу носить ни одежду, ни обувь».

Фейре вспомнились запрещенные гравюры Андреаса Везалия, объявленные дьявольскими христианской церковью, которые они с Аннибалом рассматривали по вечерам. Она вспомнила изображения человеческого тела с содранной кожей, так что можно было видеть работу мышц и сухожилий, – тела, которое при этом двигалось, стояло или ходило с открытыми глазами. Это чудовище словно сошло со страниц научной книги, однако в своей изуродованной руке он держал книгу веры – остатки Библии, которую подарила ей Бадесса.

Девушке вдруг показалось, что это страшный сон – она понимала язык демона. Она отвернулась от него и посмотрела на страницы латинских писаний, разбросанных по всему полу.

– Ты это сделал? – прошептала она.

Существо, казавшееся взволнованным, взмахнуло окровавленной рукой.

– Не могу найти. Я пытался, но не смог.

– Чего не можешь найти?

– Белого коня. Янычары когда-то были христианами. Мой отец был командиром башни в Искендеруне и последователем пророка-пастуха. Так что я хорошо знал книгу неверных, до того как меня привезли в Константинополь – в лоно истинного Бога.

Знакомое имя пронизало мрак кошмара, в котором оказалась Фейра.

– Кто ты?

Он обратил на неё свои жуткие глаза – без ресниц, без бровей, горящие в окровавленном черепе; где-то она уже видела этот обжигающий взгляд.