Келли исчез на кухне. Вернулся с бутылкой. Светло-коричневая жидкость. Чудная надпись на этикетке «Аквавит»[77], произведено в Швеции. В стакане — лед и долька апельсина.

— Ну, — он наполнил до краев стакан. — За конец истории!

Еле заметная дрожь его пальцев. Он выпил залпом и сел на диван.

— Я готов, Роб. Не тяни.

Я был удивлен, нет, поражен! Абсолютное бесстрашие Келли. На каком-то автомате я снял пальто, бросил его на пол и приблизился к столу. Бутылка. Крупный глоток. Горечь и сладость, обжигающий горло градус. Келли улыбнулся.

— За мертвых не чокаясь. Всё правильно. — Он жестом попросил передать напиток ему. Плеснул еще полстакана.

Револьвер у меня. И его положение. Опять какое-то привилегированное.

— Франк, — произнес я, желая спровоцировать его на эмоции.

Получилось! Он вздрогнул и прошептал сипло:

— Что с ней?

Я зло ухмыльнулся и придал тону максимального спокойствия.

— Пока ничего. Ты уйдешь раньше.

— Нет-нет-нет! Не вздумай! — замотал он головой, зажмурившись.

— Слушай сюда, «приятель»! Я хочу, чтобы твоя последняя мысль перед смертью была такой: «Это я, Эйден Келли, виновен в её смерти».

— Роб, погоди-погоди! Послушай… — привстал он.

— Сядь на место и послушай ты! — прошипел, направив на него дуло револьвера.

С издевательским смешком я запрокинул голову и простонал.

— О-о-о, Боже, да-а-а! Ты даже не представляешь, какую гамму эмоций может испытать человек, наблюдая за живописнейшей картиной с танцами и обжиманиями из темноты участка Вульфа!

Келли затрясло.

— Я видел вас там. Теперь знаю, что ты тогда испытывал в баре, Келли. Действительно — фейерверк!

— Дай сказать, умоляю! — шепнул он.

— Ну, валяй. Только не очень долго. Мне еще надо кое-куда заглянуть. К твоей «детке». Поверь, я очень хорошо научился лазать по стенам ее дома.

Истинное наслаждение!

Вот что я получал от созерцания того, как надменный король мира, небожитель превращается в вымаливающего слово раба.

— Роберт, слушай! — он набрал побольше воздуха, чтобы собраться. — Я знаю, что заслужил. Видишь это? — он показал на шрам над глазом. И это… — Келли повернул вбок голову. Уродливый рубец у основания черепа.

— Знаешь, почему я не давал о себе знать? Признаться, я ведь собирался начать тебя терзать сразу после… Извини, можно я закурю?

Кивнул. Его последняя сигарета и выпивка. Я ж не зверь, пусть кайфанет напоследок.

— Ты и правда дьявол, Грэйвз. Мистика, понимаешь? На следующий день после нашей долгой беседы у въезда в Оук-Хиллс я втопил на той же трассе. Торопился в колледж к одной девке. Очень секса хотелось. Ну так вот. Тачку-то мою Мэй раздолбала, пришлось снова одолжить у приятеля Мустанг, в котором ты тогда лежал в отключке. Понимаю, не очень приятные воспоминания, извини. Но дослушай, пожалуйста…

Келли бросил полу скуренную сигарету на пол.

— Фура. Водитель, как потом выяснилось, заснул. Столкновение. Мустанг закрутило и выбросило на обочину. Удар о дерево пришелся на водительскую дверь. Еще и чертова подушка безопасности не сработала. В общем, две операции. Но это неважно… Главное, то дерево росло у перекрестка. Трасса и съезд в Оук-Хиллс. В больнице я осознал: ты проклял меня. Ты и есть дьявол. В общем, Роб, признаю, что ты сильнее. Никакого шантажа. На тебя больше ничего нет. Оук-Хиллз, конечно, не вернешь, жаль! Томпсон бил тебя, я страшно виноват. Она виновата. Забери меня. Забери Томпсона. Только не её, прошу!

— Томпсона я уже «забрал», — зло усмехнулся. — Минут двадцать тому назад. — Ее я «заберу» примерно через полчасика, если ты больше не будешь утомлять болтовней.

— Боже! — он закрыл лицо руками.

Дикая боль — вот что он чувствовал! Келли правда любил её. Любил так сильно, что готов был на всё. Умолять, стоя на коленях, плакать. Слишком поздно!

— Твои заблуждения, Эйден. Никакой я не дьявол. Не верю во всю эту мистическую херню. Многие проклинали тебя. Может, я, а может, тот парень-самоубийца, или одна из брошенных тобой «девок». Слушай сюда! Ты думал, я спал с Франк? А теперь приготовься удивляться. Сперва мы просто общались, типа как дружили. Хотел ли я её? Еще как хотел! Холодное расстояние не как концепция, а просто от неуверенности в том, что нравлюсь ей. Та «живописная картина» в баре, что ты лицезрел, — первая наша физическая близость. Никаких прикосновений к ней за всё время общения. Секс с ней. Обалденный, классный! Это было, увы, тоже всего один раз. Через месяц после того, как вы с Томпсоном мучили меня в Оук-Хиллс. Знаешь, она вся дрожала, когда достигла оргазма.

— Дьявол! — прошептал он, задыхаясь. — Ты так мстил ей?

— Да, «приятель»! — я всё больше распалялся. — Ей очень понравилось «ощущение наполненности».

Келли, сжав зубы, тихо взвыл. Я — продолжал добивать его.

— Ты очень проницателен, Келли, признаю. Те твои слова. Я действительно «высокомерный ублюдок». Эх! Жаль, что жизнь нас свела тут, в «холодной дыре», а не в Калифорнии. Мы, вероятно, могли неплохо спеться. Зависть? Да, еще какая! Классный, насыщенный образ жизни. Мне такого очень не хватало в этой душной провинции. А чертова Франк так и жила бы в городишке. Ты, я — на юге. И наши с ней дороги никогда бы не пересеклись. Вот оно — великое счастье, мать твою!

— Счастье? — перебил Келли. — Боже, Роб, ты так ничего и не понял!

— Ну поясни тогда, — огрызнулся я.

Наш диалог. Он всё больше походил на исповедь двух лютых врагов.

— И сколько ты, Роб, собирался прожить вот так? Лет семьдесят-восемьдесят?

— Хотелось бы больше… — начал я, не понимая, к чему он клонит.

Его болезненный, какой-то усталый взгляд и горькая ухмылка.

— Жаль, что мы не могли поменяться местами, Роберт. Как же жаль! Да, она — ходячая катастрофа. Но лучше так, ярко и на пределе, чем маяться до старости. Знаешь, что Мэй сказала мне при расставании? «Твоя душа старая». Наш разрыв и ваша с ней сцена в баре с разницей в несколько часов… Тогда, в тот день я осатанел! — Келли на мгновение опустил голову.

— Роб, переосмысление пришло лишь на больничной койке. Калифорнийский, деньги, бабы, наркота — всё тлен. Не жизнь, а дерьмо. Вспышки. Она в моей вскрытой хирургами тупой башке, больше — ничего. Не те моменты, когда она провоцировала, играла или поддавалась. Нет. Встреча на парковке и ее вполне заслуженный, презрительный взгляд. Любопытство и улыбка на лице, когда я читал ей стихи. Уморительные подколы, смешная грязная ее ругань.

С каждым его словом на душе почему-то становилось всё теплее. Келли продолжал:

— Да, ты правда дурак, Грэйвз. Раз