А я еще жаловалась, что в Лизгерте скучно и нечем заняться. Вот уж точно, все познается в сравнении. Даже унылый дом Легрина, если сравнивать с тюрьмой, казался настоящим санаторием. Тут можно было только лежать или ходить от одной к стены к другой. Слушать, как снова и снова льет слезы Самира, и бесконечное бурчание Яаны. Иногда хотелось завизжать: да заткнитесь вы обе! Но хуже всего было тягостное ожидание. Ну и постоянная тошнота, конечно. Когда приносили хлеб, на завтрак и ужин, я прятала нос под плащ. Самира и Яана оставляли мою долю, плотно завернув в тряпку. Слегка зачерствев, хлеб переставал пахнуть так оглушительно, и я могла его съесть. Хуже обстояло с обедом — вареными овощами. Их запах пробирался под плащ и каждый раз заставлял нестись к ведру, что вряд ли добавляло аппетита моим соседкам.

Впрочем, помимо запахов еды, от которых выворачивало наизнанку, были и другие. Пот, грязное белье, отхожее ведро, слежавшиеся тюфяки на нарах — все это сливалось в мучительную какофонию, от которой мутило постоянно, каждую минуту.

Да, Дженна, ты просто любимая дочь Фортуны. Выйти замуж — и забеременеть в первую же ночь. Или во вторую — неважно. Со всеми прелестями жуткого токсикоза, да еще оказавшись при этом в тюрьме.

Невольно представилось, как поехидничал бы Кай. Не Чарвен — прежний, невидимый. Этому-то что. Как только стало жарко, сразу удрал. Наверняка сейчас уже в Тагре, в своем поместье. Впрочем, правильно сделал. А то ведь мог тоже оказаться с нами за решеткой.

Наверно, надо было с самого первого дня делать не стене зарубки. Каждый день. Но кто же знал, что все затянется так надолго? Я потеряла счет времени уже дней через пять. Все слилось в тягучую массу: день — ночь — день… завтрак — обед — ужин. Мне казалось, что провела в тюрьме уже как минимум полгода и что прямо здесь и рожу. Вот тогда-то меня и казнят, а наша девочка отправится в сиротский приют. Впрочем, живот пока оставался сравнительно плоским, а это означало, что прошло не больше двух, от силы трех месяцев. Впрочем, Яана утверждала, что и одного еще не набежало.

Конечно, я беспокоилась за себя — но не меньше за Тэрвина. И скучала страшно. Особенно по ночам, когда лежала без сна, закутавшись в плащ, и вспоминала то короткое время, которое мы провели вместе. И тогда захлестывало отчаяние, похожее на волну в шторм. Неужели все вот так и закончится? Неужели все было напрасно и Гирмас окончательно одержит верх? Выходило, что темные силы опять оказались на коне, а светлые умывались слезами в уголке.

Наконец однажды после обеда, точнее, после очередного сеанса моего общения с ведром, дверь распахнулась и тюремщик рявкнул:

— Дженна Саанти, выходите!

Я не могла не заметить, что он опустил именование высшего сословия. Это был дурной знак, означавший, что о помиловании можно даже не мечтать. Что касается фамилии, тут все было правильно. Так уж повелось, что у правителя и его семьи ее не было. Точнее, «Аарцох» — это когда-то и было фамилией, но со временем стало чем-то вроде титула. Сыновей правителя звали «наследник», независимо от их количества и очереди на трон, жена использовала девичью, а дочери оставались бесфамильными, пока не выходили замуж.

Меня долго вели длинными темными коридорами, пока последний не закончился у дверей большой светлой комнаты. На небольшом возвышении стоял стол, за которым вольготно расположились трое мужчин в красных балахонах. Дознаватели.

Тюремщик подтолкнул меня ближе, сидевший в центре встал и откинул капюшон.

Я узнала Гирмаса — с улыбкой торжествующего демона. За пять лет он еще сильнее исхудал, и его лицо напоминало обтянутый кожей череп с глубоко запавшими глазами.

— Ну здравствуй, Дженна, — сказал он, буравя меня взглядом. — Не думал, что доведется встретиться вновь. Достопочтенные дознаватели, — тут Гирмас перевел взгляд с меня на своих подручных, слева и справа, — перед вами Дженна Саанти, жена наследника Тэрвина. Их брак благословил беглый священник, перешедший на сторону наших врагов.

— Разве такой брак можно считать действительным? — спросил один из дознавателей.

— Увы, приходится, — тяжело вздохнул Гирмас. — Он был заключен до того, как мы узнали о предательстве и сняли с перебежчика сан. Впрочем, это ничего не меняет. Насколько вам известно, аарцох Миагар отменил закон, согласно которому члены семьи правителя не могут подозреваться в колдовстве. Да и Тэрвин утратил свое положение после того, как народ Марны отправил его в ссылку. Его отец больше не аарцох, значит, и он не наследник. Так что ничто не мешает нам приговорить ведьму Дженну Саанти к смертной казни. Именно для этого мы с вами сюда и прибыли, не так ли? Чтобы объявить приговор всем пойманным колдунам и мятежникам.

Дознаватели согласно закивали, и Гирмас снова улыбнулся, как кот, наевшийся сметаны.

— Дженна Саанти, суд дознавателей и я, Великий дознаватель Гирмас Эрбет, приговариваем тебя к смертной казни за колдовство. Тебе отрубят голову мечом завтра в полдень. Казнь состоится на главной площади Сартиса в присутствии всех желающих горожан.

Его слова как будто обогнули меня, не укладываясь в сознание. Наверно, больше я испугалась за Тэрвина и остальных. Что, если их уже казнили, а я и не знаю?

— А… мой муж? — мне все-таки удалось справиться с оцепенением и задать вопрос.

— Вы встретитесь завтра на эшафоте, — пожал плечами Гирмас. — Возможно, вам даже дадут минуту попрощаться. Отведите ее в камеру, — кивнул он тюремщику.

Обратный путь, те же коридоры. Знакомая дверь. Щелчок замка.

— Самира Нарго, выходите, — приказал тюремщик, втолкнув меня в камеру.

— Что там было? — встревоженно спросила Яана, когда мы остались вдвоем.

— Ничего особенного, — я легла на нары и закрыла глаза. — Приехал Великий дознаватель. Завтра меня казнят.

— Как?! — ахнула Яана. — А… мы?

— Не знаю. Наверно, вас тоже. Всех сразу. Чтобы двадцать раз народ не собирать.

— Высшие силы!

Судя по звуку, Яана мешком шлепнулась на нары. Но я даже не шевельнулась. Это был какой-то ступор. В голове крутилось: «Вот и все… вот и все…» Но при этом поверить до конца не получалось. Один раз я уже должна была умереть. Да нет, даже не один. Но до сих пор оставалась жива, хотя и в другом теле.

Спустя некоторое время тюремщик вернул рыдающую Самиру, а вместе нее забрал Яану. Девчонка завывала, как гиена, и мне захотелось встать, зарядить ей от души с ноги и напомнить, что виновата во всем именно она. Но что бы это изменило?

Наконец вернулась и Яана — каменно молчащая. Села на нары, запустив пальцы в волосы, и принялась раскачиваться из стороны в сторону. Это раздражало не меньше, чем истерика Самиры. Устали они только к ужину, когда тюремщик принес светильник, воду и хлеб. Я привычно закрыла лицо плащом, прячась от запаха.

Яана разломила буханку и сдавленно ахнула.

— Что там? — невольно спросила я, привстав.