– А мне можно?

– Ты – куштака.

– А они куштак боятся?

– Еще как!

– Угу… Слушай, посиди тут, а я схожу посмотрю на этих разбойников и торговцев. Только никуда не уходи!

– Ладно.

Кремневку я оставил – она без ремня, и носить ее ужасно неудобно. Однако надел спасжилет и, немного поколебавшись, еще и кирасу сверху. В таком виде и полез на скалу по следам предшественника.

Картину оттуда я увидел вполне эпическую: крохотная уютная бухточка или заливчик, возле берега на мели сидит шестивесельная деревянная лодка с мачтой, но без паруса. Индейцы с разрисованными лицами – больше десяти – занимаются делом: одни перетаскивают с лодки тюки и мешки, другие на берегу увязывают груз для переноски по суше. Тут же лежат пятеро спутанных по рукам и ногам европейцев, и еще двое не связанных, но уже без скальпов.

«Ага, – с некоторым злорадством подумал я, – вот до чего доводит жажда наживы! И помочь бледнолицым страдальцам никак нельзя. Может быть, индейцы их потом обменяют или отпустят за выкуп? Однако кагвантаны, по моим сведениям, в данное время были еще теми отморозками, так что вряд ли…»

И вдруг мне в голову пришла идея – вполне безумная: «А что если?… А?… Жалко, конечно, тратить ресурс – для другого дела мог бы пригодиться! Но… А, была – не была!»

Со скалы я слез и, прикрываясь кустами, распустил на боках завязки своей кирасы. Затем надул спасжилет и стравил из него половину воздуха. Ремешки доспеха опять завязал – их едва хватило – и в таком разбарабаненном виде полез вводу. Достигнув глубины, я обнаружил, что плавучесть у меня почти нулевая – то, что надо. Данный успех окончательно погасил сомнения, и я тихо поплыл вдоль скалы. А волны ласково поднимали меня и опускали.

Достигнув мыса, я уцепился за камни и осторожно заглянул на ту сторону. До лодки отсюда было, наверное, метров тридцать, до кромки прибоя, соответственно, чуть дальше. Честно говоря, окажись что не так, я бы с готовностью отказался от собственной затеи. Однако повода не нашлось, так что пришлось действовать.

Первым делом я отполз чуть назад и нащупал ногами под водой какой-то не очень скользкий выступ, на котором с грехом пополам можно стоять, отпустив руки. Последние я использовал для того, чтобы расстегнуть кармашек на спасжилете. Загубник взял в рот, зажим на нос, очки на глаза – водолаз да и только! А вот найти пару приличных камней оказалось непросто – трещин в скале было полно, но все держалось крепко. Изрядно намучившись, я все-таки расшатал и выломал плоский обломок в четыре-пять килограммов весом. Потом, сколько мог, высунулся из воды, чтобы обмяк спасжилет, и засунул этот камень под кирасу. На последнем усилии я потерял-таки равновесие, завалился вводу и плавно пошел ко дну.

Все бы ничего, но манипулируя с камнем, я выплюнул загубник – дышать-то надо! При погружении подпертый давлением жилет стал твердым, как дерево, а мне надо было добраться до заветной пуговицы на нем, чтобы пошел кислород! В общем, зря, ох, зря я все это придумал!..

Однако кое-как справился, даже выныривать не пришлось. Худо-бедно наладил дыхание и стал пробовать жить дальше. Оказалось, что идти по дну я не могу, зато могу над ним плыть – ну, прямо как Ихтиандр! Вода была прозрачной, но никаких особых красот вокруг не наблюдалось, так что я мог целиком сосредоточиться на выполнении задачи. Попутно – с большим опозданием! – пришла мысль о том, что, собственно говоря, это дорога в один конец, и вернуться обратно таким же способом я никак не смогу.

Когда между дном и поверхностью осталось чуть больше метра, я дососал остатки кислорода и решил, что пора. Гребнул руками еще пару раз и принял вертикальное положение, подогнув колени. Высунул из воды половину головы и ничего не увидел. Сначала чуть не запаниковал, но быстро сообразил, что надо бы снять очки. Позиция оказалась не очень удачной – от зрителей меня загораживала лодка. Пришлось набрать воздуха и проплыть еще несколько метров под водой. Все, пора начинать!

Воды оказалось по грудь. На мое возникновение из морской пучины индейцы по началу внимания не обратили. Это надо было поправить и, набрав полную грудь воздуха, я заревел во всю силу голосовых связок и двинулся к берегу. Для большей эмоциональности, я орал не просто так, а извергал винегрет из ругательств на трех языках, но в основном, конечно, на русском. Эффект не заставил себя долго ждать…

При моем невеликом росте, тельце у меня совсем не хилое, а тут на нем была еще и кираса, подпертая изнутри полуспущенным спасжилетом. В общем, по сравнению с обычным человеком, я, наверное, был просто огромен – в толщину и ширину. К тому же, я неплохо владел языком жестов, поскольку «на работе» мне часто приходилось изображать дикую, всесокрушающую ярость – такова роль, за которую мне платят деньги. От страха, что зрители на этот раз не испугаются, я разбушевался вовсю.

И, конечно же, от всего этого завелся сам. Когда воды стало по колено, я бросился на них в безумном и совершенно искреннем порыве: схватить и растерзать! Разорвать! Всех! В клочья!!!

– А-а-а!…

Растопырив руки, как краб клешни, я бежал к ним, разбрызгивая воду, и ревел, захлебываясь от злобы и ярости. Человечки на берегу заметались, замахали лапками. Наверное, они что-то кричали, но я их не слышал. Кажется, кто-то выстрелил из ружья, но не факт, что в мою сторону…

Когда я оказался на суше, здесь валялись связанные торговцы, трупы, мешки, тюки с товарами и несколько ружей. Индейцев в пределах видимости не наблюдалось.

«Сработало! – не без самодовольства подумало чудовище. – Может, мне не на преподавателя надо было учиться, а на артиста? Интересно, приняли бы меня в Театральный? Я бы Гамлета сыграл…»

Голосовые связки мои чуть не надорвались от перенапряжения. Некоторое время я кашлял и плевался, а потом озаботился вопросом: куда они делись? «Если дали деру до самой крепости, то это хорошо, а если сидят в кустах – это плохо. Правда, многие побросали ружья, что, вероятно, свидетельствует о предельном испуге».

Не обращая внимания на стоны, проклятья и призывы о помощи, я прошелся по кромке пляжа, всматриваясь в заросли. Никого там не увидел и решил вернуться обратно. Но сначала я выпустил остатки воздуха из жилета – уж больно неудобно ходить с растопыренными руками.

Продравшись через кусты, я обнаружил, что на стволе поваленного дерева Александр Андреевич сидит в полном одиночестве, причем не связанный. Раньше, чем я подошел к нему, из кустов с противоположной стороны поляны возник Нганук и опустил взведенный курок ружья. Второе он держал под мышкой.

– Все в порядке, парень, – сказал я ему. – Показал им куштаку во всей красе, и они разбежались.

– Это ты кричал?

– А кто же?! Мы – простые оборотни – пошуметь любим.

– Да? – несколько озадачился воин. – И что теперь?

– Пошли, посмотрим на нашу добычу. Только я опасаюсь, вдруг они затаились где-нибудь поблизости? У вас как, принято стрелять в куштак из ружей? Больно же…