Внезапно зловещая ассоциация промелькнула у Виктора в голове и, содрогнувшись, он подумал: «Господи, совсем как Иван Карамазов говорил о Смердякове:

«Он убил, а я его научил». Но разница в том, что Иван Карамазов в глубине души действительно желал смерти своего отца, а я никогда не хотел, чтобы Марина умерла. Да, я мучился из-за нее, но это были вдохновляющие муки».

Качая головой из стороны в сторону, Виктор прошептал строки из старинного сонета:

Любовь — добро? Но эти муки, Боже!

Так злой огонь?.. А сладость этих мук!..

«Сладость мук» — то, чего нельзя было объяснить рациональным способом и чего сейчас так не хватало Виктору. Пока жила на этом свете та, которая доставляла ему эти муки, он питался надеждой когда-нибудь удостовериться, что его чувство было взаимным. Успехи, слава, власть — все имело привлекательность до тех пор, пока могло дойти до нее и покорить ее непокорное сердце. А теперь…

Хлопнула входная дверь, и Виктор, очнувшись от своих мучительных раздумий, поднял голову. Быстрые, четкие шаги Инги раздались в коридоре, и вскоре она сама появилась на пороге кабинета. Лицо ее было бледным, напряженным, в серых глазах затаился тщательно скрываемый испуг. Виктор не стал отвлекаться на предисловия, спросил жену сходу и напрямик:

— Где сейчас твой сообщник Герасим? Он уже рассказал тебе о смерти Евгении Потоцкой?

— Я не знаю, о чем ты говоришь. Понятия не имею ни о смерти твоей бывшей тещи, ни о месте нахождения твоего начальника охраны.

Лицо Виктора исказилось от кипевшего внутри негодования, которое он сдерживал большим усилием воли. Окинув жену таким взглядом, что она даже отступила на шаг, он сквозь зубы процедил:

— Кончай ломать комедию, мне все известно. Хочешь, чтобы я всем рассказал, как ты добыла фотографию с подписью Марины и наметила план убийства вместе с бывшим уголовником Герасимом, которого твой братец выдавал за политического узника? Как Герасим вызвал из Днепровска двух дружков-убийц? Как потом они пытались его шантажировать, а он от них избавился? О чем еще рассказать? Как он сейчас преследует бабу, у которой имеется письменное признание одного из убийц?

Инга отступила к стене и, внезапно сжав кулаки и прищурив глаза, закричала:

— Черта с два ты что-то докажешь! А вот я всем журналистам могу рассказать, какой из тебя политик! Ты же просто скрытый неврастеник, свихнувшийся на этой бездарной кукле! Разве нормальный, здоровый мужик будет так себя вести? У тебя молодая, красивая жена, а ты не можешь выбросить из головы старую бабу, которая, к тому же, сама от тебя ушла? Да, может, она специально это и сделала, чтобы ты все время думал о ней? Ведь такие пижоны, как ты, не выносят, когда их кто-то бросает. Ха-ха, это же курам на смех: Виктор Голенищев в роли брошенного мужа. Будь ты сильным мужчиной и настоящим политиком, то и думать бы о ней забыл. Уже почти год, как она на том свете, а ты до сих пор повторяешь во сне ее имя. Не знал об этом, нет? Так вот, я тебе говорю! А раньше, когда мы только поженились, ты иногда забывался и называл меня Мариной. Я думала, что эта дурь у тебя скоро пройдет, но нет! Это, видимо, на уровне душевной болезни! Ты же готов был броситься за ней в Париж или в Лондон, разве не так? Думаешь, легко мне было все эти годы замечать, насколько ты от нее зависишь? А ведь я должна была скрывать это ото всех, даже от тебя самого! Скажи спасибо, что тебя я не возненавидела больше, чем ее! Но ты слишком смешон, чтобы вызывать ненависть! Престарелый романтик, тайный вздыхатель угасшей звезды. Кстати, это мысль! Надо подсказать имиджмейкерам: пусть твое выступление прерывается клипом Меладзе:

«Она была актрисою и даже за кулисами играла роль, а зрителем был я…»

Инга залилась истерическим смехом. Виктор, сжав зубы, подскочил к ней с намерением ударить, но она схватила настольную лампу и бросила в него. Он успел среагировать и отклониться в сторону, лампа, упав на пол, со звоном разбилась на мелкие осколки. Инга завизжала, Виктор схватил ее за руки и дернул в сторону так, что она ударилась о стену. Собрав свою волю в кулак, Инга выдержала горящий, почти сумасшедший взгляд Виктора и твердо, раздельно произнесла:

— Если ты будешь меня обижать, то на своей карьере можешь поставить жирный крест. Ни Влад, ни Гена Бараник тебя ни на йоту не поддержат. А без них ты черта с два пробьешься к настоящей власти.

— Да на хрена мне эта власть, особенно теперь!.. — с каким-то отчаянием в голосе произнес Виктор и, отпустив Ингу, направился к двери.

— Ты куда? — тревожно спросила она, заслонив ему путь. — Куда ты собрался? Не делай глупостей, Витя! У нас семья, у нас дочь! И я люблю тебя, несмотря ни на что!

— Какая там любовь! — отмахнулся Виктор. — Ты мерзавка, которая помогала убийце, и я никогда не смогу через это переступить. Все кончено для нас!

Инга попыталась удержать его в своих объятиях, но он грубо ее отстранил и бросился к двери. У него был порыв сейчас же, немедленно, разоблачить преступников перед всем миром. Но в эту минуту Регина, только что вернувшаяся из школы, кинулась к нему на шею со словами:

— Папа, папочка! Мое сочинение берут на конкурс! У нас была тема: «Кто служит для меня примером». Конечно же, я написала о тебе!

Регина, когда не капризничала, напоминала ласкового, пушистого котенка. Расцеловав отца в обе щеки, она схватила его за руки и принялась кружить по холлу. Детский смех рассыпался звонкими колокольчиками.

И Виктор понял, что ради дочери не может и не должен предавать огласке позорный поступок ее матери.

Много лет назад, после развода, Виктор ушел из этой квартиры, оставив ее Марине. Так у них было решено: ей и Алеше — квартиру, ему — машину. Вполне благородный дележ по советским временам. Теперь, войдя в эту квартиру, Виктор пытался найти в ней следы той прежней жизни, которая давно уже представлялась ему небывалым сном. Алеша после похорон Евгении Константиновны заявил о своем намерении переоборудовать квартиру матери в офис. Он и бабкино жилье хотел бы приспособить для деловых целей, но завещание насчет музея этому помешало. С отцом Алеша объяснился примерно следующим образом: мне музеем заниматься некогда, я в Москве постоянно не живу, так что, если хотите, вы с Ириной Карловной возьмите это дело в свои руки, а нет — так пусть какие-нибудь творческие союзы занимаются. Ну, а квартиру матери я буду перестраивать, вещи в ней менять, поэтому, если хочешь, возьми оттуда все, что тебе памятно.

Вскоре после разговора с сыном Виктор и оказался в этой квартире один на один со своими мыслями и чувствами. Чуть больше недели прошло с того дня, когда Леонид открыл ему правду об убийстве Марины, и Виктор оказался перед мучительным выбором: разоблачив преступников, он ставил под удар мать своей дочери; скрыв правду, предавал память Марины, оставлял ее с клеймом самоубийцы. Но сама судьба, словно сжалившись над ним, все решила за него. Герасим, спешивший в назначенное шантажисткой место и, возможно, находившийся под впечатлением от разговора с Виктором, слишком резко пошел на обгон идущего впереди автобуса и столкнулся с встречным грузовиком. Через несколько часов он умер в больнице, не приходя в сознание. В бумажнике у него обнаружилась крупная сумма в долларах. А Вероника оказалась застигнута врасплох: она совсем не ожидала, что в Москве ее ищут люди, которым известно, как она выглядит, где живет и работает. Узнав о смерти Герасима и о грозящих ей неприятностях, она не стала особенно упираться, когда помощники Леонида предложили ей взаимовыгодный обмен: она отдает записку Циркача, а в обмен получает гарантии не попасть в орбиту официального расследования, да еще и небольшое вознаграждение. Добытую таким образом записку Леонид, как и обещал, отдал в руки Виктора. Федор Циркач, не имевший понятия о психологической подоплеке убийства, об участии Инги или настроениях Виктора, изложил в своей записке только фактическую сторону дела: Герасим Царапкин, его знакомец по сибирской колонии, заказал убийство Марины Потоцкой, которое надлежало выполнить по особому плану. После такой информации у следствия могла возникнуть только одна правдоподобная версия: Герасим устранил Марину Потоцкую потому, что ей было известно о его уголовном прошлом. По этой же причине он постарался так испугать Евгению Потоцкую, чтобы спровоцировать у нее сердечный приступ. Имелись, конечно, в этой версии отдельные нестыковки, но в целом ее можно было принять. А, поскольку все убийцы уже были мертвы, опровергнуть или подтвердить какую-либо деталь теперь никто не мог.