Я знаю, что делаю. Когда закончу, ты останешься прежней красоткой.

– Шрамы, полученные на алагай’шарак, – почетные отметины, – ответила Шанвах.

– Тогда почему ты цепенеешь, как свинья на мясницкой колоде?

Взгляд Шанвах метнулся в сторону лестницы.

– Они замолчали.

Ренна прервала свое занятие, впервые осознав, что крики, доносившиеся сверху, стихли. Она увлеклась и не обратила внимания.

– Я думала, что нет ничего хуже, чем дядины и Пар’чина крики, – сказала Шанвах.

– Но мы хоть знали, что они не душат друг друга, – согласилась Ренна. – Истинно говорю, что захоти они этого – придушили бы давно.

– С приближением Шарак Ка наша вера испытывается ежедневно. – Шанвах успокоилась, аура охладилась смирением.

– Готово, – сказала Ренна, сделав последний надрез. Она осмотрела метку так и сяк, убрала последние ошметки плоти и отложила нож.

– Как это… – начала Шанвах, но осеклась и задохнулась. Глаза у нее округлились.

Ренна обернулась и увидела спускавшихся по лестнице Арлена и Джардира.

– Что ты делаешь? – властно спросил Джардир.

Сложив для толчка ноги ножницами, Шанвах перекатилась со спины в коленопреклоненное положение и замерла перед Джардиром. Упершись ладонями в пол, она уткнулась между ними лбом, и свежие рубцы коснулись дерева.

– Молю о милости, Избавитель! Дочь Харла пометила меня по моей просьбе.

Джардир нагнулся, подцепил пальцем ее подбородок и запрокинул лицо:

– Твоя мать постоянно хвасталась твоей красотой. Она похвалялась, что легко найдет тебе мужа.

– Да, племяннице Избавителя легко найти мужа, красавица она или нет, – ответила Шанвах. – Но в бездне не будет ни красоты, ни мужей. Только алагай и шарак.

– Ты настолько же мудра, насколько отважна, племянница, – кивнул Джардир. – Честь твоя не имеет границ.

Шанвах никак не отреагировала внешне, но ее аура осветилась гордостью.

– Могу ли я следующим пометить отца?

Джардир покачал головой:

– Боюсь, что он нам опять понадобится. У нас есть новые вопросы к князю лжи.

Аура Шанвах, только что сиявшая чистым золотом, превратилась в водоворот красок – гнева, негодования, униженности. Это увидели все, но она сохранила выдержку и быстро потупилась.

– Говори, – приказал Джардир. – Я вижу в твоем сердце занозу-вопрос, и мы не можем допустить, чтобы рана загноилась.

– Разве мало позора моему отцу? – спросила Шанвах. – Он заперт в безвольном теле! Неужели мы позволим Алагай Ка насиловать его дальше? Честь отца не имела границ. Молю тебя – если нельзя его исцелить, дай мне помочь ему уйти одиноким путем.

– Не каждому воину, племянница, выпадает удача принять быструю смерть на когтях алагай, – ответил Джардир. – Многие герои – мужи великие, наставник Керан к примеру, учивший твоего отца, жили с увечьями, которые, как им казалось, навсегда исключали алагай’шарак. За верное служение Эвераму мы обязаны почитать этих мужей не меньше, чем тех, кто идет одиноким путем.

Шанвах шевельнулась.

– Ты сам говоришь, Избавитель, что изувеченные в битве отстранены от алагай’шарак. А моего искалеченного отца ты посылаешь обратно в бой.

– Такое случалось и раньше, – сказал Джардир. – Бессчетное множество калек вызывались послужить в Лабиринте приманкой; они погибали во славе, когда направляли демонов к роковому концу.

– Твои слова, Избавитель, конечно, справедливы, – уперлась Шанвах, – но у моего отца нет воли, чтобы стать добровольцем. Я не верю, что он желал бы подобного… осквернения.

Ренна увидела, как в ауре Джардира растет раздражение. Он не привык, чтобы подданные учиняли ему допрос – тем более та, кому едва исполнилось восемнадцать. Но он сделал вдох, и аура вновь очистилась. Арлен учил Ренну этому приему, но у нее ни разу не вышло.

– Ты делаешь честь своей семье, Шанвах вах Шанджат, – молвил Джардир. – Но твоего отца я знал лучше, чем ты. Мы дрались в очередях за пищей, будучи най’шарумами, и вместе проливали кровь в Лабиринте. Его верность и честь таковы, что я отдал ему в первые жены родную сестру, твою достопочтенную мать.

Он взмахнул копьем Каджи, с которым не расставался, и оно тяжело прошлось по ауре Шанвах.

– Стоя здесь, и Эверам – мой свидетель, я говорю тебе, что, если бы попросил Шанджата асу Кавель ам’Дамадж ам’Каджи стать гласом зла ради победы в Шарак Ка, он бы не отказал.

Шанвах опять прижалась к полу лицом, уже открыто рыдая.

– Конечно, шар’дама ка прав. Честь отца была безгранична, а я позорю его сомнениями. Я больше не стану приставать с вопросами, Избавитель, и если тебе понадобится моя жертва, то знай, что мой дух всегда готов послужить тебе на Шарак Ка.

– Я в этом никогда не сомневался, племянница.

– Возможно, Алагай Ка натравит отца на тебя, как было прошлой ночью, – сказала Шанвах. – Молю разрешить мне встать на страже, когда князь Ущерба его коснется. Если отца придется сразить, то сделать это обязана я.

Она подняла взгляд и с удивлением увидела, что Джардир склонился в поклоне.

– Разумеется. Я никогда не видел воина доблестнее тебя, о Шанвах вах Шанджат ам’Дамадж ам’Каджи. Дух твоего отца поет от гордости. Когда он в конце концов обретет свободу и пойдет одиноким путем, его шаги будут легче от знания того, что он оставил достойную наследницу для продолжения рода.

Его слова еще раз очистили ее ауру, смыв бурлящие краски незамутненным белым светом.

Шанджата сковали кандалами по рукам и ногам. Цепи меж ними были коротки и позволяли сесть, но не встать. Пар’чин собственноручно пометил оковы, и Джардир увидел, как они зарядились энергией.

Если кай’шаруму и было неудобно, он ничем этого не показал, когда Джардир отнес его по лестнице, словно ребенка, к темнице Алагай Ка. Но тупо смотревший перед собой Шанджат сошел бы за мертвеца, если бы не дышал.

Едва они вошли, демон поднял глаза и посмотрел искоса. Джардир переступил через метки под присмотром Шанвах, которая прикрывала копьем каждый его шаг. Джардир уложил Шанджата в центре камеры и отошел за круги, удерживавшие демона в заточении.

Но демон не сдвинулся в сторону Шанджата, лишь следил за ними огромными нечеловеческими глазами. Джардир прозревал бездонный мрак Най в этих черных лужах, отражавших непостижимые мысли.

Пар’чин и его дживах отвели тяжелые шторы. Ночь пала, но тьма была не такой кромешной, как в Ущерб. В окна заструился лунный свет, и Алагай Ка с шипением пополз на середину камеры.

Кожа Джардира пошла мурашками, когда демон обвился вокруг Шанджата. Шанвах стиснула копье, ее аура уподобилась натянутой тетиве. Она изнывала от гнева, желая ударить – убить и демона, и родителя, но она была сестрой Эверама по копью, в ее жилах текла шарумова кровь Джардира. Она приняла боль и укротила ее.

Шанджат поднял глаза, они снова ожили