Дверь открылась, вошел человек в европейской одежде, но с лицом восточного типа. Поставил треногу с видеокамерой, прикрепил лежащему датчики на руки, шею и грудь, пластырем приклеил к щеке крохотный микрофон, вставил наушник. И ушел. Комната вновь стала пуста, если не считать объектива, уставившегося прямо в лицо. «Никаких проводов – высокий уровень для детектора лжи. Спецоборудование явно профессиональное».

– Как меня слышно? – оглушительно прозвучало по-русски в ухе.

– Громкость убавьте.

– Отвечайте на вопросы односложно: «да» или «нет». Вы – Алехин Матвей Александрович?

– Да.

– Вы женаты?

– Да.

– Вы женаты на мужчине?

– Нет.

– Вы – сотрудник ФСБ?

– Нет.

– Вы – сотрудник СВР?

– Нет.

– Вы были сотрудником СВР?

– Да.

– Вы здоровы?

– Нет.

– Вы больны?

– Да.

В соседней комнате оператор полиграфа поднял глаза на сидевших перед большим экраном Макалистера и Мусу, кивнул: «Калибровка завершена. Можно переходить к субстантивным вопросам». Джек протянул составленный им список.

– Теперь отвечайте развернуто. Лгать бесполезно.

– Спрашивайте.

– Какое у вас заболевание?

– Рак легких. Вы что, кашель не слышите? Мне нужны мои лекарства!

– Где вы лечились?

– Центральная клиническая больница в Москве и онкоцентр в Тель-Авиве.

– Откуда вы узнали про Гафурова.

– От Жан-Жака, менеджера офиса Femen в Париже. Его визитка в моих вещах, которые вы, вероятно, привезли вместе со мной.

– Что известно о Гафурове?

– Он предложил Виктории использовать Femen для организации скандала во время вечеринки на вилле Михаила Красько на озере Комо в Италии.

– Почему вы взялись за расследование скандала?

– Тогда в бассейне чуть не утонул сын Красько. Красько попросил меня разобраться в происшедшем.

– Почему вас?

– Ему стало известно о моей прежней службе в разведке.

– От кого?

– От Эрнеста Мироновича.

– Кто этой такой?

– Владелец Главного универсального магазина.

– По какой причине вы взялись за расследование?

– Красько пообещал хорошее вознаграждение, предложил его консультировать по вопросам безопасности.

– Вы знакомы с Чудовым?

– Да. По прежней службе.

– Чем он занимается?

– Сопредседатель Общенародного фронта.

– Какие отношения вас связывают?

– Он меня ненавидит, считает, что я виноват в смерти его жены.

– А вы виновны?

– Косвенно.

Макалистер, глядя на монитор ноутбука оператора, прокомментировал для Мусы: «Говорит правду, пытается заставить нас поверить в его откровенность». «Знает чекист, что будем мучить, Старается оттянуть момент», – парировал чеченец. «Про пытки пока речи нет. Понадобятся – я распоряжусь», – американец обозначил, кто хозяин положения.

Допрос продолжался бесконечно, прерываемый лишь вспышками ярости пленника. Через час тот не выдержал: «Пошли вы все, кто за стенкой сидит! Больше отвечать не стану. Дайте лекарства, мне плохо». Наступила тишина. Джек почти ласково посмотрел на главаря террористов, подводя внутренний итог своих наблюдений за кавказцем: «Сволочь сволочью, полон дерьма доверху, удивительно, что оно из глаз и ушей не течет».

– Вы удовлетворены, господин Муса? – помолчав, поинтересовался.

– Думаю, в основном говорит правду. Но верить ему нельзя, при удобном случае нанесет удар в спину.

– Очень верное заключение. Считаете его можно использовать?

– Только повязав кровью.

– Логично, – произнес цэрэушник, в голове которого вызревал замысел. – В таком случае нельзя применять интенсивные методы воздействия – русский нужен живым и невредимым. Непонятно, сколько он протянет, с его-то онкологией. Меня волнует психическое состояние. Очень неуравновешен. Социопат.

– Отлично, что он помешался на ненависти к КГБ. С психами я умею работать, – усмехнулся «Зверь», поглаживая ноги под рубахой и едва сдерживаясь, чтобы не начать чесаться. – Мы активно их используем для терактов. До и после проверки кровью мне будет необходимо с ним побеседовать лицом к лицу, чтобы убедиться в его пригодности.

– Не слишком рискованно?

– Моя внешность изменена пластическими операциями. Вы же меня не узнаете, хотя я – весьма известная личность. Если он нам подойдет, но окажется предателем, то ему будет нечего рассказать в Москве. Мол, беседовал с кем-то где-то. А если не подойдет, я его закопаю, – «Зверь» посмотрел на американца столь недобро, что тот не стал возражать. – Только по частям.

– Договорились. А я предпринимаю шаги по его проверке более традиционным способом. Завтра вы с ним пообщаетесь, и, если затем объект останется единым целом, отправим его назад в Европу.

Секретарь-архивист польского посольства шел, сутулясь, от метро «Молодежная» к Центральной клинической больнице. С пакетом фруктов и цветами, пробирался дворами, осматриваясь. В подземке проверился, слежки не обнаружил. Срочное задание поступило внезапно, и проверочный маршрут готовить некогда. «Обойдется! Вроде, никого подозрительного». На КПП сунул вахтеру купюру среднего номинала и поинтересовался: «Где у вас онкология?» Страж ворот махнул рукой в сторону невзрачного корпуса. Внутри ситуация повторилась, только сумма увеличилась. Нашелся и лечащий врач Алехина, денег не взял.

– Опоздали, ваш приятель выписался для дальнейших процедур вне нашей клиники. Вы бы вместо фруктов оказали ему психологическую поддержку.

– А что такое? – заволновался «соученик по институту».

– Посоветуйтесь со Шпагиной, нашим онкопсихологом, – доктор, чтобы отделаться от назойливого посетителя, указал на дверь нужного кабинета.

Мария завершала рабочий день, сортируя заполненные бумаги. Вошедший не тянул ни на пациента, ни на медика. Поношенная одежда, согбенная спина, допотопные очки.

– Чем могу помочь?

– Я – старый знакомый Алехина Матвея Александровича. Очень за него волнуюсь. Пришел проведать, но, оказалось, его уже здесь нет. Самого-то меня прихватила стенокардия, вот только выкарабкался из кровати.

– А как вас сюда пропустили? В клинике строгий режим посещений.

– За скромную мзду.

– И что вас интересует? Справки о здоровье мы даем исключительно близким родственникам. Вы же, судя по акценту, иностранец.