— Кто осмелился бы открыто обхаживать Анну, когда здесь ты, Мария? — тут же спросила ее Джейн Рочфорд. Мария подосадовала, что Джейн, вечно оказывавшаяся рядом, слышала ее слова и отнесла их на счет короля.

«Отчего бы тебе не плестись хвостом за Анной?» — хотела поддеть ее Мария, ведь даже ее невестка не могла не видеть, что все внимание короля теперь приковано к младшей сестре. Вместо этого вслух она сказала:

— Что это ты сегодня не скачешь рядом с Джорджем или с Марком Гоствиком, Джейн?

Худощавая Джейн, казалось, застыла в седле при упоминании имени мужчины, ухаживания которого она теперь принимала открыто.

— Да я подумала, что тебе, возможно, потребуются мои утешения и ласка, ведь в последнее время ни один из твоих мужчин не уделяет тебе ни малейшего внимания. Только не говори мне, дорогая Мария, что не страшишься за свое положение и не боишься гнева своего отца из-за перемены судьбы.

Марии очень хотелось отвесить пощечину самодовольной Джейн, пока они скакали рядом резвой рысью, столкнуть эту неблагодарную Рочфорд с седла — ее постоянные сплетни и издевательское сочувствие выводили из терпения обеих сестер Буллен. Джейн, однако, пришпорила свою кобылку и, вырвавшись вперед, на поляну, поскакала к Марку Гоствику — в полном соответствии с тем, что и думали сестры Буллен. Хорошо, хоть Джорджа это не волнует. Сам он ехал далеко впереди, рядом с Его величеством и дорогой сестрой Анной.

Мария поравнялась теперь с Томасом Виндгемом оф Норфолк и его молодой ясноокой женой Алисой из многочисленного рода Дарси. Еще один редкий брак по любви — им просто очень повезло: их родители давным-давно уговорились об этом союзе, однако молодые совершенно искренне полюбили друг друга.

— А мне не место рядом с ними, да и нигде здесь, — тихонько проговорила Мария, обращаясь к своей гнедой лошадке Иден. Эту лошадку подарил ей в прошлом году Его величество, а назвала ее Мария в честь тихой речки, что протекает близ Гевера. Иден навострила чуткие уши, показывая, что понимает. Потом Мария услышала: затрубили рожки, зашлась громким лаем свора, а кони перешли с резвой рыси на полный галоп, понеслись между деревьями, уже наполовину обнаженными. Перестук копыт сорока лошадей, казалось, громом разносится средь могучих стволов лесной чащи.

Когда разгоряченные погоней охотники рассыпались по лесу, Стафф обернулся и бросил быстрый взгляд на Марию. Она уловила его порыв и широко улыбнулась, хотя он был далеко впереди и не мог видеть ее улыбку. Он не забывал о ней. Она всегда это замечала в его рассудительных или шутливых фразах, которыми они обменивались, если выпадала минута-другая наедине. Как хотелось бы Марии, чтобы они на самом деле оказались наедине, без слуг с острыми глазами, без маячившего вдалеке Вилла, без короля, чтоб он сгинул навсегда! Стафф был прав, когда призывал к осторожности и терпению, хотя она сама охотно отбросила бы прочь всякую осторожность, какой бы гнев ни пал потом на их головы. Она подалась вперед на седле. Как и положено женщине, Мария ездила в дамском седле, но, в отличие от большинства, в Гевере, где никто ее не видел, скакала в обычном седле, и это нравилось ей гораздо больше. Здесь же это сочли бы непозволительным нарушением приличий. Как и то, что было ей твердо известно: великий Генрих всерьез вознамерился заманить к себе на ложе младшую сестру своей признанной фаворитки.

Лай гончих сделался теперь намного громче. Вероятно, они уже окружили со всех сторон загнанную и обессилевшую добычу. Король, конечно, подоспеет к оленю первым, и его кинжал покроется дымящейся кровью затравленной жертвы.

Мария натянула поводья и спешилась среди разгоряченных лошадей, храпящих, бьющих копытами; она видела, что скакавшие впереди тоже спешиваются. А хорошо было снова стоять на твердой земле, чувствовать ее прочность вместо непрестанного ритмичного покачивания в седле! Она отпустила поводья Иден и шагнула вперед, обходя рослого жеребца, принадлежавшего Вестону. Вдруг откуда ни возьмись рядом с ней возник Стафф, крепко сжал ее локоть. Мария несмело улыбнулась.

— Я почему-то уже давно потеряла из виду Вилла, Стафф. Не знаете ли, отчего мы сегодня так поздно выехали?

— И да и нет, девочка, — зашептал он ей в самое ухо, когда из толпы, окружившей место главных событий, раздались восторженные крики. — Единственное, что не перестает меня удивлять и восхищать, — это как вы, женщины, умеете одновременно думать о двух, а то и трех предметах, если не больше. Я быстро утомляюсь, если пытаюсь за вами угнаться.

— Пожалуйста, не надо издеваться, Стафф, я сейчас не в том настроении. И что-то не замечала, чтобы я вас утомляла.

Он наклонился еще ближе к ней.

— Если когда-нибудь вы окажетесь в моей власти, любовь моя, я не утомлюсь — никогда, обещаю! А огорчать вас я и не собирался. Знаю, как тяжело вам сейчас приходится и с Виллом, и с отцом, и даже с вашей милой малышкой Энни. По какой-то неведомой причине Вилл нынче утром не отстает от вашего брата. А вот отчего мы поздно отправились на охоту, не могу сказать ничего определенного кроме того, что Его величество был занят какими-то личными делами. Боюсь, что это может иметь касательство к маленькой барышне изо льда, хотя она умеет бросать пламенные взгляды, — к вашей сестре, — но в этом я могу ошибаться. Вряд ли он попытается уложить ее в постель, когда рядом вы и Вилл, а вы ведь все еще у него в милости.

Мария промолчала, тогда как несколько месяцев назад такие предположения и отзывы о ее сестре, брате, супруге или отце рассердили бы ее не на шутку. Высоко поднимая ноги, они со Стаффом прошли через сломанный и подмятый кустарник и приблизились к толпе придворных. Холодный воздух был пронизан запахом и звуками смерти.

Стафф отпустил ее руку, и они порознь пошли вдоль рядов недавних охотников. Король, сопутствуемый своими закадычными друзьями, Норрисом и Вестоном, сумел уложить трех оленей; окровавленные стройные ноги животных еще конвульсивно подергивались. Великий Тюдор, выпрямившись во весь рост, стоял над могучим матерым оленем. Окровавленный кинжал высоко поднят, а толпа приближенных восторженно аплодирует, ликует и восхищенно перешептывается. Другие две жертвы были оленухи, гораздо меньше самца. Они повернуты в сторону от убитого вожака, словно им невыносимо видеть его блестящее коричневое тело бессильно распростертым на усыпанной палой листвой земле.

И лишь охватив взором всю сцену, Мария уловила смысл происходящего: между Джорджем и Виллом Кэри застыла Анна, а Его величество протянул ей свой кинжал победителя — так же, как все последние пять лет протягивал его Марии Буллен. Но Анна отрицательно покачала головой, отступила на шаг, и король окаменел от изумления. Потом он махнул рукой Виллу, толкнул того, быстро проговорил что-то и повернулся к явно опешившему Кэри спиной, а тесный круг придворных замер в ожидании, следя за каждым движением государя. Крупная рыжеволосая голова склонилась к Анне, король что-то горячо ей говорил. Джорджа, несчастного потерянного Джорджа он вообще не желал замечать.

Похоже было, что на подмостках сцены, на фоне декораций темного леса разыгрывалась какая-то пьеса, а еще больше это напоминало оживший ночной кошмар. Широкая спина Генриха загораживала закутанную в плащ тоненькую фигурку Анны, и Мария невольно испугалась за сестру. Что-то пошло наперекор всем правилам. Ясно, что Анна отказалась принять предложенный ей кинжал — глупая выходка на глазах всего двора, не важно, нравились ей поступки короля или нет.