— Чья бабенка? — вдруг нарочито небрежно, ковыряя в ухе, спросил он у Григория Байкала.

— Вдова Федота Попова Холмогорца.

— А нешто он помер?

— Федор Алексеич упокоился, — ответил за Байкала Дежнев.

— Вона! — произнес Селиверстов.

Он снова обернулся к Байкалу и спросил:

— Муж у нее есть?

— Видно, нет.

— Добро! Стало быть, я ей мужем буду.

— Не по шерсти рыло! Этого тебе не донюхаться! — выпалил Сидорка.

— Где бы ястреб-от ни летал, везде ему свежий мосол, — вздохнул Фомка.

Кивиль стояла безучастно, словно речь шла не о ней.

— Быть ли тебе ее мужем, то надо еще у нее узнать, — глухо промолвил Дежнев.

— За малым дело, — презрительно сказал Селиверстов. — Эй, бобриха! Подь-ка ко мне!

Кивиль не шелохнулась.

— Не глухая ли ты тетерка?

— А ты насыпь соли пташке на хвост, — может, и дастся тебе в руки, — съязвил Сидорка.

— Кивиль, — мягко обратился Дежнев к молодой женщине, — этот человек спрашивает, не хочешь ли ты быть его женой. Что ответишь?

— Нет, — отрезала Кивиль.

— Вишь как! Вместо ореха — да свищ! — Сидорка хлопнул себя по ляжкам, скорчив рожу.

Селиверстов досадливо взглянул на него.

— Что тут за птица крякает? — спросил он, смерив Сидорку с головы до ног.

— Не велик чин — обойденыш. Я то самое «ни то, ни се», что кипело, да малость пригорело, — с нарочитой любезностью петушиным голоском отвечал Сидорка, низко кланяясь.

— Тьфу! — сплюнул Селиверстов, смекнув, что Сидорки ему не пронять.

Он шагнул к Кивили и схватил ее за руку:

— Иди за мной!

Дежнев положил руку на плечо Селиверстова.

— Ты вот что, Юрий, не очень-то здесь расходись. Пусти женщину. Она под моей защитой.

— А ты кто такой? — насмешливо спросил Селиверстов, расставив ноги и подбоченясь.

— Я здесь приказный, — спокойно ответил Дежнев.

— Приказный, да самозваный! Вот тут, — Селиверстов хлопнул себя по карману, — тут наказная память от самого воеводы Дмитрия Андреича Францбекова!

— Уж какой-то новый воевода, — заметил Василий Бугор, обращаясь к есаулу Федоту Ветошке.

— Вот она! — продолжал Селиверстов, вынув бумагу — А кому наказная память-то писана? Приказному на Анадыре-реке Михайле Стадухину. Вот кто приказный! А ты что? Так, небылица. Как же не самозванец?

— Что ты брешешь! — возмутился Фомка. — Разве Дежнев не был народом выбран?

— Рыбий глаз! — вмешался и Сидорка. — Не колымский ли приказный выдал Дежневу отпуск и наказную память?

— По всему видать, ты лжец и вор! — вскричал Дежнев.

— Я — вор?

— И стакнулся ты, Юшка, с таким же, видно, вором воеводой, каков ты сам!

— Э! Да тут государевым делом пахнет! — сообразил Селиверстов. — Вы слыхали, как он, Дежнев, боярина воеводу обозвал вором?

— Как же ты, Юшка, не лжец, коль только что втайне послал в Якутский острог Аверку Мартемьянова? — выступив вперед, спросил Василий Бугор.

— Ну, послал. То мое дело, куда кого посылать.

— Это так. Да Аверка повез отписку, где ты ложно писал воеводе, что эту моржову коргу не мы с Дежневым, а ты, Юшка, с Михалкой Стадухиным открыли! — вскричал Анисим Костромин.

— Это ли не ложь? — не унимался Василий Бугор.

— Все разнюхали, собаки! Кто ж меня продал? А коргу я открыл! Докажите, что нет!

— Что тебе, нахалищу, доказывать? Мы воеводе докажем! Я ведь тоже со Стадухиным тот раз в море ходил, — сказал Василий Бугор. — Я знаю, докуда мы доходили.

— Семь ден лишь ходу было. До носа Эрри только и дошли, — выступил на поддержку Бугра Иван Казанец.

— Лжец! Вор! — послышались возмущенные голоса.

Дежневцы обступили Селиверстова с поднятыми кулаками.

Ровно затравленный зверь, Селиверстов злобно глянул вправо и влево. Везде он видел гневные и враждебные лица. Его люди стояли в стороне, кто безучастно, кто ухмыляясь. Но не таков был Юрий Селиверстов, чтобы смириться.

— Молчать, горлодеры! — закричал он, подняв над головой бумагу. — Слушать наказную память воеводы! Воевода вас, изменников, к ответу требует!

Пока Селиверстов вертел в руках наказную память, отыскивая нужное место, крики и шум продолжались. Казаки отпускали красочные пожелания Селиверстову и воеводе.

— Вот! Здесь про вас, злыдней, сказано! «А ему бы, Михайле, взяв на поруки, выслать бы к нам в Якутский острог беглых служилых людей: Ваську Ермолаева Бугра!»

Оторвав глаза от бумаги, Селиверстов торжествующе указал пальцем названного. Бугор почесал затылок.

— Евсейку Павлова!

— Пошла Настя по напастям! — пробормотал Павлов. — Вчера мне Дежнев двадцать батогов всыпал, теперь воевода сто двадцать добавит.

— Пашку Кокоулина! — продолжал выкликать Селиверстов.

— Кому пироги да пышки, а нам, видно, желваки да шишки! — отозвался Кокоулин.

Селиверстов вычитывал имена беглых казаков. Большей их части не было на Анадыре. Об одних слышались возгласы: «Убит! Закопан! Утонул!» О других говорили: «Нет. Ушел со Стадухиным».

Список беглых закончился, а Селиверстов все продолжал читать:

— Есаула Федотку Емельянова Ветошку!

— Меня-то за что? — удивился Ветошка.

— А ты забыл, что ушел с Колымы с Моторой без дозволения приказного? — злорадно напомнил ему Селиверстов.

— Пытки не будет, а кнута не миновать, — безразличным голосом сказал Кокоулин.

— Никиту Семенова!

— А я в чем повинен?

— Семена Мотору!

— Убит.

— Торгового человека Аниську Костромина!

— Да, под кем лед трещит, а под нами ломится, — задумчиво проговорил Костромин.

— Откуда ж ты, досадный, на нас навернулся? — вдруг спросил Фомка, с возраставшим удивлением слушавший Селиверстова. — Вылез, ровно шишига из-под коряги!

— Всех вычитал, — сказал Селиверстов, опуская бумагу. — Придется тебе, приказный, выслать своих людишек к воеводе на выучку. Ась?

— Не бывать этому, — спокойно ответил Дежнев.

— Сам ответишь! — угрожающе сказал Селиверстов.

— Правда суда не боится. Эти люди при государевой костяной и соболиной казне службу несут. И я их от казны не отпущу.

— Не выдал приказный! — радостно выкрикнул Василий Бугор.