Воняло. Действительно воняло, причем сногсшибательно. Хорошо, что я сидела.

Шумно принюхиваясь, я попыталась определить источник вони. Результат полевых исследований был однозначен – наибольшая концентрация вони, равная приблизительно восемнадцати тысячам смраддов по шкале Станислава Лема, наблюдалась в районе рулевого колеса.

Короче, смердел Хельмут. Не то чтобы он накануне бобов откушал, просто лосьон после бритья этот мужчинка, судя по всему, в целях экономии заменяет клопомором.

Я чихнула раз, другой. Потом попыталась закрыть нос рукавом. Нос возмутился. Пришлось надавить кнопку стеклоподъемника. Стекло послушно стекло вниз, впустив в салон вкусный весенний воздух.

Хельмут оглянулся и угрожающе рыкнул. Поскольку немецкому языку я не была «представлена», понять, что конкретно он сказал мне, не удалось. А общий смысл и так был понятен.

– Ты что, хочешь, чтобы я задохнулась от твоей вони? – злобно огрызнулась я. – А вдруг твоему хозяину нужно, чтобы я хотя бы пару часов оставалась живой? Да и куда я денусь, меня же прицепили к дверце.

– Если кричать, я – бить, – ишь ты, да мы, оказывается, чуток по-русски лаять умеем!

– Поняла. Кричать нельзя. А петь можно? – Я решила повредничать. Хотя… А это мысль! У Сашки ведь слух теперь ненормальный, авось услышит.

– Петь? – брови Хельмута устремились к кромке волос. Благо расстояние было невелико.

– Ну да. – Я с самым невинным видом наблюдала за путешествием его бровей. – Я так успокаиваюсь. Мы, русские, все так успокаиваемся. Особенно когда народные песни поем. Так можно?

Мой конвоир лишь пожал плечами. Что ж, будем считать это разрешением. Так, чтобы провыть такое, не слишком подозрительное? Я, конечно, стихи писать умею, тексты песен – тем более, но не в цейтноте же! А Сашу с сыном надо предупредить, сто к одному: их любящий (деньги) муж и отец после посещения врача потянется в пансион – выяснять, одна я поселилась или с кем-то еще.

Так, ладно, поехали! Надеюсь, у прихвостня фон Клотца со слухом та же беда, что и с обонянием.

Я откашлялась и с чувством завела:

Из-за острова на стрежень,

На простор речной волны

Выплывают расписные

Голубовского челны.

Муж твой в клинику приперся,

Где тогда и я была,

И теперь сижу в машине,

Скоро двинем в пансион!

– Нихт! – заорал Хельмут, повернувшись ко мне с перекошенной физиономией. То ли пение мое на него так подействовало, то ли он заподозрил неладное. – Нет! Петь нет! Молчать! Окно закрыть!

– Да ради бога, если тебе не нравится, как я пою, – не буду петь, – я обиженно шмыгнула носом. – Но окно пусть будет открыто. Или ты выйди, вонючка!

– ……………..швайне………………… – это было единственное слово, которое я поняла из длинной фразы, выданной немцем.

– Сам такой, – буркнула я и замолчала. А то еще он действительно окно закроет.

Надеюсь, мои немузыкальные завывания привлекли внимание не только местных котов. Очень надеюсь!

Минут через двадцать появился Андрейка. Выглядел он гораздо лучше, опухоль с его подбородка спала, лейкопластырь телесного цвета был почти незаметен. Но рожа у него все равно противная.

– Ну что, как вы тут без меня?

– Чуть не задохнулась рядом с твоим водилой! Или на этот раз ты решил умертвить меня еще более затейливым способом, подсунув мне этого скунса?

– Да ладно тебе, – ухмыльнулся Голубовский, усаживаясь на переднее сиденье. – Ну, переборщил мужик слегка с парфюмом, ничего смертельно опасного я не ощущаю.

– Слегка? – фыркнула я. – С парфюмом?! С ума сойти.

– А ты молодец, – Андрюша с любопытством разглядывал меня, словно редкий экземпляр мезозойской окаменелости. – Держишься отлично. Мне даже жаль, что тебя все же придется убрать. Но вначале мы заедем в твой пансион, порасспрашиваем милейшую пани Агнешку о ее постоялице.

– А если я закричу, позову на помощь?

– Где, здесь или в пансионе?

– Если бы я собиралась сделать это здесь, я бы сделала, но я…

– Она петь, – мрачно сдал меня Хельмут.

– Она – что?! – Голубовский чуть не подавился сигаретой, за секунду до этого уютно пристроившейся в уголке его губ.

– Она петь русский народный песня про Стенька Разин, но не так.

– Еще бы она «петь так»! – рассмеялся Андрей. – Со слухом у мадам Лощининой не очень, это даже я заметил. Восхищен, – он даже поаплодировал, – браво! Безумству храбрых мы пели песню?

– Нет, просто скучно стало, – я скромно улыбнулась. – Вот я и решила слегка связки размять. А вот в пансионе могу и поорать.

– И кто же придет к нам на помощь? – насмешливо посмотрел на меня Голубовский. – Пани Агнешка со шваброй наперевес?

– Она полицию позовет, – скромно объяснила я.

– Это вряд ли. Я очень убедительно объясню ей, что ты – сумасшедшая, сбежавшая накануне из психушки. А если она все же мне не поверит и позовет полицию – тоже ничего страшного. Надеюсь, насчет представителей местных органов ты особых иллюзий не питаешь?

– Но не все ведь состоят на довольствии у фон Клотца?

– Не все. Но нам хватает. Все, поехали. Хельмут, нам на улицу… – он назвал адрес пансионата. – Так вот, – Голубовский снова повернулся ко мне, – пока я был у врача, кое-что придумал. Раз уж ты выбралась из катакомб, это обстоятельство надо использовать с максимальной пользой. И создать своеобразное алиби для твоего мужа. Он, кстати, прилетел ночью в Прагу, и сейчас Фридрих везет его в замок. Или, что более вероятно, уже привез.

– Алексей здесь? – Я попыталась правдоподобно удивиться. Надеюсь, у меня получилось. – Приехал? И вы надеетесь обмануть его? Но как? И при чем тут алиби? Чье алиби?

– Наше с Фрицци, – гадко ухмыльнулся Голубовский. – Причем алиби – супер! Я… О, а мы уже приехали? Так, дорогуша, – Андрюшин голос снова стал похож на шипение змеи. – Теперь слушай меня внимательно! Сейчас я пойду в пансион, переговорю с хозяйкой. А ты все-таки постарайся обойтись без выпендрежа. И тогда твои последние часы тебе понравятся гораздо больше. Хельмут, если она рыпнется – выруби ее.

Опять молчаливый кивок.

Ладно, я не буду рыпаться, ведь Саша услышала меня, ведь правда, господи? Правда?

Спасибо, господи!

Голубовский, мило улыбаясь и раскланиваясь, вышел из пансиона. Его провожала хозяйка. Заметив меня в машине, пани Агнешка помахала рукой. Я кивнула в ответ. Ну что же, теперь можно слегка расслабиться. Саша не оставит меня.

А Голубовский, распрощавшись с хозяйкой пансиона, зачем-то зашел в соседний магазин, торгующий всякой всячиной: от мороженого до микроволновок. Минут через десять он вышел и направился к машине. Что он там купил, я определить не смогла, яркий фирменный пакет скрывал покупку. Но что-то совсем небольшое, меньше, чем книга.