Диковинный безволосый перемещался в эпицентре побоища с легкостью и непринужденностью, более свойственными пастуху, прогуливающемуся среди безобидного сонного стада, но никак не человеку, которого со всех сторон окружали трупы, истекающие кровью раненые, грохочущие пистолетами и размахивающие мечами безумцы. Расплывчатый персонаж, впрочем, передвигался среди этого хаоса с такой непредсказуемой стремительностью, что ботинки его, вероятно, даже не успевали испачкаться в крови. Это было практически равносильно тому, чтобы перейти вброд гидропонический тоннель, ни разу не замочив ног в холодной воде. А именно – невозможно. Но этот “некто” двигался так быстро, что рассмотреть его было ничуть не легче, нежели тогда, когда он сохранял видимый покой. Его не касались ни пули, ни мечи. Сам же он брал жизни “безрукавочников” сосредоточенно и методично, как владелец того самого тоннеля во время сбора урожая.

Большими пригоршнями.

Он делал это не так, как тот, для кого это привычная, каждодневная работа. Неуловимый персонаж убивал и отбирал жизни убитых, будто выполнял чью-то высшую волю. Будто это угодно Судьбе, возложившей на него эту высокую миссию. Так, будто это нечто само собой разумеющееся, порядок вещей, изменить который не может ни один смертный. Убийца отнимал жизни не как обычный вор – скрытно, под покровом тайны, – но так, точно принимал величайший дар. С достоинством, почтением и благодарностью. Собственно, ничего более значительного у жертв и не было – с рождения до самой смерти. Никогда.

Поэтому Курт, по своему обыкновению, присвоил очередное прозвище – Призрак.

Тот, кому оно предназначалось, был действительно похож на бестелесного духа. И, кроме того, убивал с такой серьезной непосредственностью, будто не жил среди живых.

Он ОПЕРИРОВАЛ парой длинных, узких, слегка изогнутых клинков, напоминавших разделочные ножи для рыбы (один такой нож Курт стащил однажды в какой-то захудалой закусочной – для нужд Убежища и Стаи). В руках Призрака эти самые ножи являлись не оружием, но ИНСТРУМЕНТОМ. Определенная работа должна быть проделана точно в срок, в соответствующем объеме и качестве. Для конкретной задачи требовался конкретный инструмент, выбор которого являлся привилегией МАСТЕРА. Столяр, отправляющийся к заказчику для починки стула, не станет брать с собой циркулярную пилу. Так и Призрак не притащил ручной пулемет, а ограничился парой невзрачных, но смертоносных ножей. Радиус поражения у них, впрочем, был весьма велик – триста восемьдесят градусов, потому что незнакомец вертелся, будто волчок. Он даже не останавливался, чтобы кого-то убить. Его ждали, чтобы вручить свой дар, и задерживаться, заставляя других ждать, было невежливо…

Разница в длине “рыбных” ножей и “гладиусов” не имела значения. С аналогичным успехом незнакомец мог быть вооружен пилочкой для ногтей. Это затруднило бы работу, хотя она все равно была бы выполнена, только исполнение замедлилось бы. А такого допустить было нельзя. Вот почему иструмент был выбран соответствующий задаче.

Некоторые охранники даже не успели сообразить, КАК ЭТО произошло, КАК они расстались со своим бесценным даром. В тот неповторимый момент, когда в голове – тише и тише – стучал САМЫЙ ГЛАВНЫЙ вопрос: ПОЧЕМУ ИМЕННО Я? Как можно было ЭТО допустить? Ради кого? Достоин ли он? Но большинство в последние мгновения своей жизни видели только расплывчатые очертания чьей-то спины. Призрак принимал свой подарок, а затем отправлялся дальше. Как Санта-Клаус, только наоборот. Вооруженный парой кривых ножей, с которых не успевала стечь кровь предыдущей жертвы. Два-три “безрукавочника” все-таки заглянули Смерти в лицо, но ничего не смогли предпринять, чтобы как-то изменить или отдалить свою неизбежную участь. Это было невозможно. Походило на тщетные попытки отбиться с помощью граблей от шахтерского лазерного бура.

Казалось, Призрак даже не утруждался уклоняться. “Безрукавочники” были быстры, очень быстры (то обстоятельство, что они успевали разглядеть опасность и пытались нанести упреждающий удар, было невероятно само по себе). Однако в сравнении со скоростью чужака выпады мечей казались такими тяжелыми, медлительными и неуклюжими, словно легкие “гладиусы” весили по меньшей мере тонну. Незнакомцу не было нужды парировать эти удары своими лезвиями. В тот момент, когда мечи находились в самом начале траектории, Призрак был в одном месте.

Но когда клинки достигали места назначения, чужак оказывался вне досягаемости. Он приближался на расстояние удара и лишал кого-то жизни.

Курт видел, как кривые лезвия “рыбных” ножей резали кожу, мышцы, артерии и сухожилия. Как правило, это оказывалась шея. Либо же нож исчезал в грудной клетке жертвы, как правило, там, где находился главный жизненный орган – после головного мозга. Узкие лезвия шли по пути наименьшего сопротивления. “Безрукавочник” еще стоял с вытянутой – отброшенной инерцией собственного удара – рукой, пытаясь сообразить, куда подевался этот слабак, когда незнакомец без заметного напряжения вонзал один из своих ножей жертве под мышку, откуда до сердца, так сказать, было уже рукой подать. Вся процедура занимала какие-то мгновения.

У защитников школы не было ни единого шанса. Призрак смог бы вырезать их ВСЕХ собственноручно, без посторонней помощи. “Черепа”, насколько Курт видел, ему лишь мешали. Шуму от их возни было гораздо больше, чем коэффициента полезного действия. Как бы там ни было, сражение приближалось к концу. Во дворе осталось всего несколько локальных очагов, к которым подтягивались освободившиеся бандиты. Кое-кто и вовсе маялся без дела или начинал перевязывать раны.

Череп обозревал поле бойни. Близнецы – “ТТ” по-прежнему были зажаты в руках. Из длинных черных стволов курился сизый дымок. Едкий запах паленого пороха набивался Волку в ноздри, заставлял чихать и морщиться. Хорошо было уже то, что этот запах перебивал еще более отвратительный – крови и внутренностей.

Внезапно Курт понял, что, увлеченный невиданным зрелищем, позабыл о кое-каких важных вещах.

В частности, о своем недавнем тюремщике. Куда подевался Таран?

Волк не видел его трупа. После того как над коренастым негодяем едва не промчался грузовик, Хэнк куда-то исчез. Он не участвовал в битве – его бы Курт непременно заметил. Манеру боя Учителя Волк не спутал бы ни с чьей. Если не считать Призрака, Таран был лучшим бойцом среди всех присутствующих, как здравствующих, так и мертвецов. Неужели он ударился в бега, не дожидаясь, пока Подворье сомнут и опрокинут? Это было маловероятно, хотя и допустимо. Волк привык думать, что его тюремщик беспринципный мерзавец и ублюдок, но только не трус.

Тот Таран, которого Курт привык ненавидеть, ни за что не сбежал бы с арены. Этой ночью в огромную Яму превратилось все Подворье – величайшая схватка, в которой Хэнку довелось участвовать. Он никогда не пропустил бы такое…

Уши Курта, шевельнувшись, уловили слабое колебание акустической среды. На противоположном конце двора все еще гремели выстрелы, кричали умирающие и обуянные жаждой крови безумцы. Вероятно, поэтому Волк ничего не слышал прежде. Колебание было слабым, почти неразличимым на фоне общей какофонии, если бы только не ритм. Прочие звуки оставались беспорядочным фоном, где ничто не повторялось.