Ареопаг, судя по всему, обладал значительными политическими полномочиями. Ареопагиты судили за попытку ниспровержения существующего строя и установление тирании (Arist. Ath. Pol. 16. 10). Начиная со времени Солона в ареопаг должны были поступать так называемые исангелии (eisangeliai) – чрезвычайные заявления. При Солоне, рассказывает Аристотель, «совет ареопага стоял на страже законов и наблюдал за должностными лицами, чтобы они правили по законам. Всякий человек в случае нанесения ему обиды мог подать о том заявление в совет ареопага (eisangelein), указывая при этом, какой закон нарушается чинимой ему обидой» (Arist. Ath. Pol. 4. 4)[889]. Кроме того, ареопаг, согласно «Афинской политии», «судил тех, кто составлял заговор для низвержения демократии, в силу того что Солон издал закон о внесении относительно их чрезвычайного заявления» (Arist. Ath. Pol. 8. 4)[890].

В ареопаге проводилась проверка должностных лиц, претендовавших на высшие государственные должности (dokimasia), и слушались их отчеты (euthynai)[891]. Кроме того, ареопаг охранял законы и осуществлял надзор за их исполнением (nomophylakia)[892]. Солон «совету ареопагитов назначил охранять законы; как и прежде, он имел надзор за государственным порядком, причем он обязан был не только следить вообще за большинством самых важных государственных дел, но, между прочим, и привлекать к ответственности виновных, имея власть налагать взыскания и кары, причем штрафы вносил в “город”, не указывая, по какому поводу платится штраф» (Arist. Ath. Pol. 8. 4).

Как бы то ни было, надзор за законами и их исполнением может рассматриваться как важнейшая политическая функция ареопага, с давних времен закрепленная за ним[893]. Филохор добавляет к сказанному то, что ареопагиты следили за соблюдением законов должностными лицами. Ареопагиты должны были, присутствуя в народном собрании и в совете 500, препятствовать решениям, вредным для города (FGrHist 328 F64 b)[894].

Безусловно, nomophylakia – слишком общее и расплывчатое понятие, чтобы точно установить его содержание. Некоторые исследователи считают nomophylakia специфической функцией ареопага, заключавшейся в преследовании и наказании совершивших определенные преступления, другие – суммой прав, позволяющих добиваться исполнения законов[895]. По мнению Ч. Хигнетта, в nomophylakia можно обнаружить три составляющие: право граждан обращаться в ареопаг с жалобами на должностных лиц, право ареопагитов наказывать нарушителей законов и право суда над теми, кто пытался ниспровергнуть существующий строй[896]. М. Оствальд связывает nomophylakia с проведением euthynai и ведением дел о заговорах по ниспровержению демократии[897]. В любом случае надзор за законами, по-видимому, может считаться важнейшей политической функцией ареопага[898]. Не исключено, что надзор за исполнением законов и был тем, что Плутарх называет надзором за всем в государстве (episkopos panton) (Plut. Sol. 19).

Нередко, говоря об ареопаге накануне реформы Эфиальта, отмечают, что последний лишил его не исконных (ta patria), а дополнительно приобретенных им прав (ta epitheta)[899]. Это должно указывать на то, что после Саламина ареопаг приобрел – хотя и не в силу официального постановления (Arist. Ath. Pol. 23. 1) – некие новые полномочия[900]. Но по мнению целого ряда исследователей, упоминание ta epitheta раскрывает скорее пропагандистские ходы реформаторов. Быть может, реагируя на звучавшую критику, реформаторы стремились доказать, что не посягают на исконные права древнего органа[901]. П. Родс полагает, что тема ta epitheta и ta patria – отголосок дискуссий, которые вели противники и сторонники проведенной реформы[902].

Факты, которыми мы располагаем, заставляют говорить именно об исконных правах ареопага, отнятых Эфиальтом. Аристотель в пассаже «Афинской политии», рассказывающем о тирании тридцати, отмечает, что отмена законов Эфиальта и Архестрата восстанавливала «отеческий строй» – patrios politeia (Arist. Ath. Pol. 35. 2). А Плутарх в биографии Кимона считает, что тот, выступая против реформ, стремился к восстановлению установленного Клисфеном строя. По его словам, Кимон пытался вернуть ареопагу судебные дела и восстановить значение аристократии, которое она имела при Клисфене (Plut. Cim. 15). Если это так, то речь вряд ли могла идти о дополнительных функциях, скорее о возврате к прежним порядкам. Иначе говоря, у нас нет оснований говорить о каких-либо новых правах или функциях, приобретенных ареопагом незадолго до реформы Эфиальта.

Сказанное позволяет заключить, что предполагаемое расширение прерогатив ареопага вряд ли могло стать условием роста его авторитета. На наш взгляд, речь может идти либо об использовании тех полномочий, которыми он уже располагал, либо о росте морального авторитета этого древнего органа.

Начнем с последнего. Что же способствовало росту морального авторитета ареопага? Безусловно, он мог обрести авторитет в период греко-персидских войн, и в частности, во время Саламинской битвы[903]. Выше мы уже говорили об этом. П. Родс допускает, что определенный рост авторитета ареопага был связан с его активизацией в сфере судопроизводства. Он мог давать рекомендации народному собранию и должностным лицам[904]. Возможно, это было связано либо с осуществлением ареопагом надзорных функций (nomophylakia), либо с установленной Солоном процедурой ephesis, благодаря которой судебные дела могли передаваться на рассмотрение иного судебного органа – ареопага или гелиэи (Arist. Ath. Pol. 9. 1).

Что касается рассматриваемого нами времени, то наиболее авторитетными ареопагитами можно, пожалуй, считать Фемистокла и Аристида. Возможно, своим авторитетом ареопаг был обязан и им – скажем, во время Саламинской и Платейской битв. Но их основная деятельность все же протекала в иной сфере. Аристид еще в 80-е годы получает известность как народный судья (гелиаст)[905]. Его судейская деятельность, надо думать, продолжалась и после Саламина. Об этом свидетельствует Аристотель. «Простатами народа в эту пору (после Саламина. – В. Г.) были Аристид, сын Лисимаха, и Фемистокл, сын Неокла. Последний считался искусным в военных делах, первый – в гражданских; притом Аристид, по общему мнению, отличался еще между своими современниками справедливостью. Поэтому и обращались к одному как к полководцу, к другому – как к советнику» (Arist. Ath. Pol. 23. 3). Что касается Фемистокла, то он, даже не занимая серьезных государственных постов, обладал значительным влиянием в народном собрании. Его наиболее значимые предложения, например строительство стен, будут проведены через народное собрание (Thuc. I. 89–93).

Обратим внимание и на то, что Аристотель называет их простатами демоса, что прямо свидетельствует об их демократической ориентации[906]. Во всяком случае, тот и другой в большей мере будут связаны не с ареопагом, а с демократическими институтами. Быть может, этим объясняется то, что инициатива по реформированию ареопага будет (ошибочно) приписываться как Фемистоклу, так и Аристиду[907]. Иначе говоря, вряд ли Аристид и Фемистокл ставили перед собой задачу сделать ареопаг самым