— Ну почему же… — Кратов начинал злиться, потому что понимал: он упустил инициативу в этом идиотском диспуте.

Рашида вдруг залилась обидным смехом.

— Спроси-ка, есть ли у него самого дети! — подначила она.

— Какое это имеет значение? — отмахнулся метарасист.

— Еще и как имеет! Будь у вас дети, вы не валялись бы здесь, как экспонат Тауматеки, не втиснувшийся в экспозицию. Вы бы занимались их воспитанием.

— Благополучие расы важнее…

— Да вы просто болван! — воскликнула Рашида. — Разве можно с вами серьезно спорить? Анастасьсв вас не похвалит… А вот у нас будут дети, — объявила она. — Столько детей, сколько я захочу от этого мужчины. С которым вы никогда и ни в чем не сравнитесь… жалкий импотент.

— Рашуля, — сказал Кратов с укором. — Ты излишне раскована в своей аргументации…

— Но он же глаз не может оторвать от моих ног! — продолжала буйствовать женщина. — От его взглядов у меня останутся синяки на бедрах! Он просто завидует тебе, и таким, как ты. Потому что ты большой и сильный. Потому что ты повидал столько, сколько ему и не снилось, с его убогим воображением неудачника! Потому что тебя любят самые красивые женщины Галактики!

Метарасист вдруг просветлел.

— Но вы тоже не потеете, мадам! — сообщил он торжествующе.

— Зато вас можно выкручивать, как тряпку, — фыркнула Рашида. — Только это вам не поможет. Зорче глядите, сударь. Не то, не ровен час, проглядите, что еще кто-нибудь вероломно не потеет втайне от вас… И, если уж на то пошло, не мадам, а мадемуазель! Идем, Кратов. Мне не стало весело. А я говорила, что люблю только радостные аттракционы.

— Хорошо, — сказал Кратов, вставая. Метарасист проводил их тусклым взглядом.

— Мы победим, — выдавил он наконец, вскинул два растопыренных пальца и снова лег, накрывшись шляпой.

— Что ты так набросилась на беднягу? — спросил Кратов, когда они отошли. В конце концов, у него есть право на нелюбовь к инопланетянам, ко мне… даже к тебе!

— Да, это его право! Но как можно призывать к нелюбви других?! Я еще поняла бы, увещевай он меня любить кого-то или что-то… но не наоборот! И потом, — фыркнула она, — ты, профессионал, специалист по уговорам, выглядел не слишком-то убедительно…

— Ты оказалась права, — вынужден был признать Кратов. — Я редко имел дело с фанатиками. И, как правило, дело завершалось потасовкой. Потому и фанатик, что не поддается уговорам… Но сегодня у меня нет настроения для рукопашной.

— Еще бы! Ты просто прихлопнул бы этого сморчка!

— Ты несправедлива. Ты совершенно его не знаешь. Быть может, это добрый и душевный человек.

— Это импотент! — запротестовала Рашида — Все фанатики — импотенты!

— Один мой знакомый называет себя фашистом. Хотя он, конечно же, никакой не фашист, а овощ с того же огорода. Просто ему отчего-то приглянулось это мерзкое слово… Это добрый и душевный человек, если его не задевать за больное.

— Вот-вот!

— И к тому же, у него куча детей от разных женщин.

— Ни за что не поверю!

— Ну так я вас познакомлю!

— И он сразу же начнет на меня пялиться бараньим взглядом и тайком от тебя хватать за разные места… Все бесполезно, такова природа фанатизма. Никто от хорошей жизни не станет делиться своей ненавистью с посторонними. Когда человек живет плохо, он становится фанатиком. Когда народ живет плохо, возникает фундаментализм. Но сейчас-то почти все живут хорошо!

— И какой же вывод?

— А такой, что у этого типа что-то неладно со здоровьем. И скорее всего с эндокринной системой. Вот он и злится на всех. На тех голых девиц — что они могут себе позволить красиво лежать на травке голышом, но не захотят, чтобы он прилег рядышком. На меня — что я одинаково хороша что нагая, что в одежде. Кратов промычал нечто утвердительное, — но иду мимо него с тобой, а не мимо тебя с ним. На тебя — что ты не потеешь и плевать на него хотел… Но попробуй он публично ненавидеть окружающих, ему ненавязчиво предложат отдохнуть и полечиться. И уж никакого интереса к своей убогой персоне он не вызовет. Вот он и взъелся на инопланетян.

— Ну, инопланетянам и дела нет до его антипатий…

— Зато нам есть дело… То есть, конечно, нам с тобой как раз дела-то и нет. Но вдруг кто-нибудь да и обратит на него неравнодушное внимание…

— Поверхностно, — сказал Кратов. — Неосновательно. Ничего ты не понимаешь в хар-р-рошем, обстоятельном, замшелом фанатизме.

— Ты много понимаешь!

— Немного, — согласился он. — На эту тему недурно было бы побеседовать с покойным Олегом Ивановичем Пазуром. Эго был настоящий фанатик, не чета нынешним…

— Он всех нас хотел похоронить тогда, — сказала Рашида с непонятной интонацией.

— И все же ты пришла с ним проститься.

— И я его простила… Смотри-ка! — Рашида вдруг едко захихикала.

— Что, снова Торрент? — спросил Кратов, оборачиваясь.

Возле метарасиста сгрудились блистательные иовуаарп и, деликатно жестикулируя, что-то ему объясняли. Судя по всему, они пытались втолковать ему отличия между его призрачным гадом и реально существующими тоссфенхами. Метарасист стоял на четвереньках и затравленно озирался.

— Скажи мне, Кратов, — промолвила Рашида. — Вот мы с тобой бродим по этому ужасному, знойному Рио. А перед этим рыскали по самой дикой сибирской тайге. Завтра отправимся куда-нибудь еще…

— Завтра, после карнавала, мы проспим до обеда, — возразил Кратов, — а потом двинем в музей Сантос-Дюмона, как ты и хотела.

— Не перебивай… Ты нашел меня, когда я хотела быть одна. Ты поманил пальцем, и я прилетела, как девчонка на первое свидание. Ты потребовал, чтобы я показала тебе последний известный мне приют Стаса…

— Насчет того, кто и кого нашел и поманил, вопрос спорный, — попытался спорить Кратов без большой надежды на успех.

— … А потом взял подмышку, как куклу, и тащишь за собой по белу свету… И я покорно исполняю нее твои прихоти и фантазии.

— Ты преувеличиваешь. Прихоти и фантазии в основном исходят от тебя…

— Но почему это? Почему ты нашел меня спустя столько лет, когда почти все забылось? И почему я позволила тебе вить из себя веревки — я, о скверном норове которой ходят легенды?!

— Во-первых, тебе это нравится. Тебе всегда этого хотелось. И сейчас ты получаешь то, о чем мечтала эти двадцать лет. Разве не так?

— Вздор!

— А во-вторых…

— Ну, договаривай!

— Во-вторых — я не знаю.

— Я убью тебя, Кратов!

— Нет, в самом деле… — Он остановился, положил ей руки на плечи, притянул к себе. — Я боюсь.

— Ты? Боишься? Разве такое возможно?! И чего же ты боишься, человек-танк?