— Эти напудренные чурбаны бегут? Дона, Дона, Дона.., и он — бежит? Бездарность! Кретин!.. Зовите Веделя!

Ведель, мальчишка среди седых ветеранов Пруссии, был любимцем короля. Ведель никогда не думал. Ведель лишь точно исполнял приказы. Ведель был непобедим. Веделю король всегда верил. Ведель сейчас предстал перед ним…

— Ведель, — потухшим голосом сказал ему король, — ты слышал про этого негодяя Дона?.. Салтыков уже вошел в земли Бранденбурга. Ты знаешь, славный Ведель: если у меня где-либо потекло, то скважину я затыкаю тобой! Сейчас у меня сносит плотины… Ведель, я не могу сделать тебя, молокососа, своим маршалом… Но я даю тебе права римского диктатора! Отныне твои приказы имеют силу моих приказов. Делай что хочешь, но Салтыков не должен соединиться с австрийцами… Ты меня понял, мальчик?

Ведель был уже на коне.

— Стой! — задержал его король. — Я забыл сказать тебе самое главное. Не вздумай прекратить сражение. Когда потухнет солнце и пушки расплавятся от огня, ты все равно должен продолжать битву.

— До каких пор, ваше величество? — спросил Ведель из седла.

— До тех пор, пока все русские не будут изрублены в куски! Но и тогда битва еще не кончена. Брось эти куски в Одер, и только потом ты, мой Ведель, станешь велик, как Македонский…

Салтыков уже занял Цюлихау — твердо стоял под Франкфуртом.

Ведель шел все время на рысях, — конница Тотлебена не задержала его: Ведель одним ударом выбил Тотлебена из города Цюлихау. Салтыков в ярости вскочил на коня — помчался впереди казаков на разведку. Старый генерал-аншеф, в ответ на уговоры поберечься, говорил так:

— Король прусский не пужлнвый, все своими глазами глядит. Нешто же мне, российскому воину, отставать от короля?..

Он решил дать сражение пруссакам, не дожидаясь подкреплений и подхода австрийской армии.

— Петр Семенович, — удерживал его Фермер, — как бы нас не разбили тут. От Познани мы далеко, а Фридрих-то рядышком, и помощи от Дауна ждать не след!

Салтыков скатал карты, бросил их на стол:

— Война есть упражнение воинское в чести, в риске и в бесстрашии. Кто рискует — тот выигрывает… У короля прусского многому поучиться можно: человек бессовестный, зато рискованный!

— Петр Семенович, но у Веделя кавалерии больше нашей.

— Зато у него нет такой артиллерии, какова наша.

— Кавалерия прусская намного лучше нашей; она сомнет нас!

— Это кто так сказал? Сие проверить еще надобно… 12 июля Салтыков дал Веделю бой. Возле деревушки Пальциг состоялось единоборство в силах. Пруссаки первыми открыли огонь из пушек. Русские несли большие потери, но с позиций не отошли. Когда канонада утихла, Салтыков приказал:

— Всех убитых быстро заместить из резерва!

Полки встали опять, сверкая оружием.

Через узкие дефиле Ведель бросил свои войска в атаку — их отбили. Легко отбили, словно играючись. Ведель послал войска снова вперед — опять дали по зубам. Далее Ведель осатанел от упорства русских и стал швырять свои батальоны, как в мясорубку: туда они уходили, но обратно уже не возвращались.

Салтыков резко опустил трубу, оперся на трость.

— Я думал, он умный, — сказал про Веделя, — а он дураком оказался. Таких сопляков бить — даже удовольствия не испытать!

— Не грозитесь, — нахмурился Фермер. — Ведель имеет на руках еще одну карту: прекрасную прусскую конницу.

— Ваш тезис, — ответил генерал-аншеф, — я не утверждаю… Чугуевцев славных пустить в дело! — велел Салтыков.

Чугуевский казачий полк (половина его — калмыки) ударил во фронт пруссаков. А следом пошла в атаку регулярная кавалерия. Салтыков напутствовал ее в бой такими словами:

— Робяты! — сказал он. — Карабины за плечом держи. Не надо стрельбой отвлекаться… Ты до злыдня доскаки и руби вмах!

Сражение под Пальцигом стало кровавым праздником русского холодного оружия, — именно здесь проявились молодечество и бесшабашная удаль русской конницы.

Ни единого выстрела.

Только ржанье коней. Только свист сабель.

— Руби их в песи! Круши в хузары!

Ведель потерял мужество: у него погибли уже два генерала. К восьми часам вечера все было закончено вчистую, и Салтыкова стали поздравлять со славной викторией.

— Бросьте! — отвечал старик сердито. — Ежели по дружбе хвалите меня — глупо, ежели по лести — негоже… Что мне Ведель этот? Мне прусский король надобен… А сейчас, времени не тратя даром, зарывайте мертвых. Покойникам всем ведите счет подробный. Трофеи сносите в вагенбург.

Победители тут же, на поле битвы, стали копать широкие могилы. Прусских мертвецов было зарыто в этот день 4220 человек, своих же русские закопали 900 человек. Четыре знамени и три штандарта, захваченные у Веделя, бросили в шатер к Салтыкову.

Воздев на нос очки, старик (в нижней сорочке, держа в тазу с водой воспаленные за день ноги) уже писал донесение в Конференцию. Впервые за эти годы она получала такой отчет. В нем Салтыков особливо подчеркивал человечность русского рядового воина. Если под Цорндорфом пруссаки раненых пленных живьем зарывали в землю, то здесь, под Пальцигом, —

«многие наши раненые прусских раненых на себе из опасности боя выносили; солдаты наши своим хлебом и водою, в коей сами великую нужду тогда имели, их снабжали…»

Пальциг — первая в Семилетней войне битва русских с пруссаками, когда баталию выиграли не только силой и упорством рядовых, — нет, теперь у армии был командующий! И войска постоянно ощущали его железную волю, на себе чуяли биение его мысли. Безобразно показала себя лишь конница Тотлебена: Ведель легко выбил ее из Цюлихау, она не завершила разгрома отступающих войск Веделя после битвы…

Фридрих ждал от Веделя курьера с известием, что «куски брошены в Одер». Спокойно он взломал печати на пакете… И разом мир потемнел в его глазах. Началось бешенство:

— Найдите мне самую грязную и зловонную лужу в Европе, чтобы я мог выполоскать в ней этого Веделя! Я дал ему то, чем сам не обладаю: права римского диктатора!

Это выше бога… Я послал этого негодяя спасти Берлин. А теперь мне надо бросать войну с Дауном, проститься с Богемией и Саксонией, чтобы спасать самому уже и Берлин и этого сукина сына, который оказался полным дураком при Пальциге…

Вечером он письмом вызвал к армии своего брата Генриха. «Мы давно уже нищие, — писал ему король, — у нас все отнято, у нас ничего не осталось, кроме чести…» Де Катту король сказал:

— Готовьте реляцию в Берлин о Пальцигском сражении, как о сражении не вполне выигранном нами. Не забудьте упомянуть, что Ведель отступил с большим достоинством!

— Каковы проставить потери? — спросил его де Катт.

— Наши потери — 1400 человек… Умножьте эту цифру на десять, и это будут потери русские — 14 тысяч человек…