все члены его совета директоров, и я был готов отдать руку на отсечение, что они сейчас обсуждали то дерьмо, в которое он почти влип, и лихорадочно соображали, как из него выпутаться. Все разговоры стихли, стоило мне открыть стеклянную дверь и войти внутрь, но на их недовольство я не обратил никакого внимания.

— Господа, оставьте нас, пожалуйста, одних, — скомандовал Литвинов, и помещение довольно быстро опустело. — Что привело тебя, Стас? Ты подумал над моими словами?

— Так точно, Алексей Владимирович, — по-военному ответил, и, кажется, усмешка на моём лице ему не понравилась. — Скажите, на что вы надеялись, пытаясь приписать мне отцовство над чужим ребёнком?

Ага, вот теперь он вроде понял, насколько плохи его дела — побледнел совсем как Инга час назад.

— Не понимаю, что ты имеешь в виду.

— А вот включать дурачка не советую. Я пошёл вам навстречу и практически протянул руку помощи, хотя вы того и не заслуживали, а вы продолжили делать из меня идиота. К счастью, у вашей дочери мозгов оказалось гораздо больше, чем у вас — думаю, было бы куда больше пользы, если бы в вашем кресле сидела она, а не вы. В общем, так, сделка, которую я вам вчера предложил, аннулируется в виду вашей несговорчивости и отказа от сотрудничества. Все доказательства, которые есть у меня на руках, будут переданы в суд в ближайшее время, и если кто-то из ваших подчинённых придёт ко мне с просьбой о помощи в выдвижении обвинений против вас, я с радостью окажу её. Полагаю, в таком случае вас ждёт максимально печальный исход, так что желать удачи не стану. И на всякий случай повторюсь: я не желаю видеть вас ни рядом с собой, ни рядом с моей семьёй. И да, Алина тоже часть моей семьи, и любую угрозу в её сторону я восприму как угрозу в свой адрес и меры приму соответствующие. Вам всё ясно?

Выхожу из переговорной, оставив Литвинова наедине с его шоком и злостью и возвращаюсь обратно на работу.

Теперь можно вдохнуть полной грудью.

30

Это, наверно, был первый раз, когда на практику я добиралась самостоятельно, без Стаса, который каждое утро стабильно испытывал моё чувство юмора на прочность. Сегодня я могла думать только о его разговоре с Ингой, о прошлой беседе с её отцом и обо всей этой ситуации в целом, и ладони от нервов то и дело потели. К моему удивлению, куратор, с порога оценив мой внешний вид и состояние, только поздоровалась и не задала ни одного вопроса — ну да, психолог же, по мимике и жестам узнала всё, что ей было нужно. Мне торжественно вручили увесистую стопку папок, которые нужно было разобрать по алфавиту и оцифровать, и я тут же переключилась на работу, забыв ненадолго о том, что переживаю за Стаса.

Я всё утро бегала как белка в колесе, за что нужно было сказать спасибо Марианне Валерьевне, которая в этот день гоняла меня особенно усердно. Работы было столько, что я успевала только обрабатывать полученную информацию, и на думы времени уже не оставалось нисколько. Тут же на рабочем компьютере заполняла нужные мне таблицы по своей психолого-проектной практике и параллельно писала отчёт, так что когда пришло время обеда, я его даже не заметила: куратору пришлось буквально выпихнуть меня за дверь, чтобы я с голоду не померла. Я чувствовала лёгкую усталость, но она была приятной — когда чувствуешь, что сделал всё от тебя зависящее, чтобы получить хороший балл за практику.

Ульяна Витальевна тепло мне улыбнулась и пододвинула в мою сторону тарелку с домашними пирожными-безе; поблагодарив её, я взяла тарелку с собой, чтобы не портить аппетит, и, тихо постучав, вошла в кабинет Стаса. Он был не один: присев на край его стола, над парнем нависал Филипп, они явно что-то обсуждали, и мне стало неловко за то, что пришла — да ещё и с этими пирожными, блин. Стас вскинулся и просветлел, увидев меня, и на душе немного потеплело, но это не значит, что он не мог попросить меня зайти попозже или предложить пообедать сегодня без него.

— Ну, надо же! — весело воскликнул Фил. — Здравствуй, Алина, рад тебя видеть! Какими судьбами?

Я как-то на автомате улыбнулась ему в ответ, но прежде чем ответить, по глупости посмотрела на Стаса, лицо которого потихоньку становилось похоже на грозовую тучу.

Ё-моё, мне же нельзя улыбаться Филиппу… Но я не специально! Оно как-то само… улыбалось.

— Мне… Я… Да, здравствуйте, — прокашлялась я, забыв, что нужно ответить, потому что Баринов испепелял взглядом. В самом деле, неужели обязательно так зыркать? — Не знала, что вы тут заняты, я наверно попозже зайду, да.

Я даже развернуться не успела — только сделала шаг назад, в сторону двери.

— Стоять, — грозно скомандовал Стас, и я послушно замерла на месте.

Фил перевёл на друга удивлённо-заинтересованный взгляд и тоже замер.

Поднявшись из-за стола, он двинулся в мою сторону, и вид у него был угрожающий и довольный одновременно.

— Ты что задумал? — тихо зашипела ему, когда он подошёл совсем близко.

Ответить мне не посчитали нужным, только заткнули самым что ни на есть собственническим поцелуем, и у меня сложилось впечатление, что это представление было устроено специально для Филиппа. Я не могла видеть лица последнего, хотя какое там видеть — даже соображать нормально не получалось, и я едва не забыла, что что-то держу в руках.

Нереально думать о чём-либо, когда тебя так целуют.

Когда Стас отстранился, буря в его глазах уже улеглась, и я видела только нежность и голод, который не имел никакого отношения к еде.

— Я скучал.

А вот это уже тихо, чтобы слышала только я.

Приятно.

— Мы виделись утром, — счастливо фыркнула. — Когда ты соскучиться успел?

— Как только из твоей комнаты вышел, — заставил покраснеть и заправил прядь волос мне за ухо.

— Ну-у-у, ладно, — сконфуженно протянул за спиной Стаса Фил. — Я, наверное, попозже зайду.

Стас кивнул другу и проводил его насмешливым взглядом, а после взял с блюда одно пирожное и откусил приличный кусок. Неужели была такая необходимость в этой демонстрации?

— Не думала, что ты ещё и ревновать умеешь, — закатила глаза и потопала к его столу.

Хотя его приподнятое настроение говорило ещё кое о чём: его разговор с Ингой прошёл… как минимум хорошо. Что же они решили?

— Мой друг положил на тебя глаз, а я показал, что этого делать не нужно, — как будто безразлично пожал