Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дико захотелось убежать куда глаза глядят. Но куда? Он в своей голове, в своей памяти, которая не поленится напомнить лишний раз о том, что предпочёл бы забыть навсегда. Или наоборот, станет по-звериному терзать потерянным счастьем.
Постепенно Сергей заметил — в нём идёт какая-то ломка, переосмысление, поиск хоть чего-то, за что можно уцепиться. Для чего? Зачем?..
В который раз, не вставая, обшарил свой внутренний мир. Педантично заглянул в каждую ямку, в каждую подворотню — точно, не ошибся — нет выхода, пространство закольцовано. И пределов нет. Вместо конца — дымка. Классическая диалектика получается, мать бы её за ногу.
Врал закон сохранения энергии — нет её ни шиша. И Фрол Карпович врал, как сивый мерин. Нет здесь Силы. А он, наивный, поверил в красивые байки, мираж для слабодушных...
Похоже, придётся рисковать, перемещаясь в Очередь. Иначе не отпускающее психологическое самоедство довольно скоро в душевный мазохизм перерастёт, а потом и в слюнявое безумие. Лучше сразу, самому...
Придуманное солнышко выглянуло из-за придуманных туч, щекоча лицо своими лучиками...
Сколько он здесь пробыл? Много или мало? А, может, ещё потянуть, надеясь на озарение или помощь?
Нет. Отговорки. Время не имеет значения, да и самообман — не лучший метод. Пора решаться.
Тогда взорвать всё! К чёртовой бабушке! Разрушить этот мир! Силы хватит! Должно же быть что-то за его гранью?
Да! Не самоубийство — поиск нового! Того, что недоступно, что спряталось за пределами понимания! А пусть судят, как хотят. Этот мир — не его. Не настоящий, не живой. И он не живой, так — тень, эхо, проекция...
Послав всё на три буквы, бывший инспектор резко встал, зажёг на ладонях по-крупному, с капустный кочан, сгустку, а затем, хищно скалясь, уменьшил окружающее пространство до состояния небольшой сферы, в центре которой находился сам.
Вспышка...
Мир, окружавший Сергея, разлетелся в мелкие осколки. Шумно, осыпая своего владельца мелким крошевом третьестепенных воспоминаний и обрывочных образов, обнажая за своим убожеством целую вселенную — обжигающе-холодную, незнакомую и одновременно с этим уютную, приветливую, понятную. Такую разную и постоянную, противоречивую и логичную до непередаваемого занудства.
Эта вселенная называлась Земля. Но не та, обыденная, вдоль и поперёк объезженная ушлым человечеством, а новая. Земля — в которой живёт Сила. Невидимая почти никому из ныне живущих, и в то же время окружающая со всех сторон.
И, надо сказать, Иванову она нравилась.
Энергия Жизни буквально пронизывала пространство, звенела от скрытой мощи, согласная ластиться к любому, кто способен её заметить.
Красивая, непонятная, необузданная... Манящая и суровая, не жадная, готовая по первому требованию открыть свои тайны. Вызывающая восторг и почтение. Убогий закон о сохранении энергии... Она выше рамок, придуманных человеком. Сложнее и проще одновременно... такое не описать, такое надо прочувствовать... Бывший инспектор ощущал безграничность, вездесущность Силы даже здесь — под толстым, давящим слоем земли.
Её не портили ни серые стены коридора, ни гадливый привкус событий древности.
Коридор?! Привкус плохого места?!
Иванов огляделся.
Получилось!
Не помня себя от радости, Сергей взмыл вверх, туда, к Солнцу. Через камень, землю, мимо застывших у провала помощников Александроса, сквозь ночной египетский ветер, сквозь облака...
Он — вернулся!
Хотелось кричать, плакать, кого-то обнять. Хотелось поделиться пережитым, смеяться, собрать рядом всех близких и крепко их обнять. Хотелось жить.
И хотелось справедливости.
«Кто мешает? — приятный женский голос не прошептал, прошелестел в голове. — Делай, что хочешь».
Бывший инспектор ошарашенно покрутил головой — никого. Ночь, пустота, звёзды и пронизывающая всё сущее Сила. Только ветер ревёт, подгоняя облака в их вечном путешествии по небесным дорогам.
Не выдержав, спросил:
— Кто здесь?
Ответом была тишина. Похоже, подсознание шутки шутит.
Хорошее настроение враз пропало, уступив место деловитости и собранности.
Так же стремительно, как и взлетал, Иванов опустился к самой кромке провала. Полюбовался на замершие фигуры участников спасательной операции, походил по лагерю, заглянул в палатку, отметив про себя, что в его вещах никто не копался — всё барахло лежит ровно так, как он его оставил. Вернулся к входу в могильник, заглянул внутрь.
Вот Лана заканчивает надевать ремень ружья, вот он падает мордой в пол. Прожектор светит, лестница стоит. Посмотрел на кабели, уходящие вниз. Самым красивым оказался кабель питания электроаппаратуры, пронизываемый нежно-голубым, обманчиво-притягивающим светом, рвущимся наружу из-под надёжной, грубой оплётки.
Не сдержавшись, погладил электричество. Оно откликнулось, судорожно бросившись к ладони и тут же упёрлось в стены своей рукотворной тюрьмы. Не со зла бросилось, скорее, как изголодавшаяся по доброте кошка бросается к понравившемуся человеку на руки.
На секунду бывшего инспектора обуяло желание выпустить на волю эту субстанцию, загнанную людьми в бездушное рабство, однако представив, насколько сильно может его укусить — пресёк порыв, резко отдёрнув руку.
Не желая возвращаться обратно сквозь камень, Сергей решил действовать более традиционным способом и ловко полез вниз, задорно, не хуже Ланы, съехав по лестнице прямо к собственным ногам.
Постоял, глядя на самого себя, замершего в падении. Ну и нелепая же у него рожа! Глаза что твои блюдца, рот искривлённо распахнут, ноздри раздуты, точно добычу вынюхивают. А одежонка со стороны выглядит ещё нелепее, чем можно было представить. Редчайшее безвкусие.
Перевёл взгляд на себя нового. То же самое, только от первого лица. Внешне — никаких изменений. Зато появилось ощущение, что он теперь может на свой выбор вести себя и как дух — перемещаться сквозь тела, и как вполне материальный — ходить, прыгать, ощущать предметы.
Кто из них более настоящий — вот так, сразу, сложно сказать. Наверное, тот — первый, падающий. Тогда кто он сейчас? Душа? Призрак? Астральный образ? Последнее ближе. В обычном мире без спецсредств в небесах не парят и Силу не разглядывают.
Получается, не зря теософы ещё с Платоновых времён про всякие ментальные да астральные планы болтают. Надо будет потом подробнее про это почитать.
Потрогал собственное тело — тёплое, живое. Дотронулся до Ланы — тоже вроде бы не мёртвая. Поспешил вверх по коридору, к Антону. Обогнул Александроса, Фрола Карповича, перепрыгнул пустую яму, камни, вбежал в камеру.
Швец уже не лежал. Его как раз поднимали двое триариев с сосредоточенными лицами. Один глаз друга был закрыт, второй щурился, словно пытался понять, где он находится. Не врали железнолобые — не сгинул Тоха.