Экологические перемены, подобные изменению климата, занимают десятилетия. Редкая компания оперирует такими сроками. Их горизонт определяется периодом, за который должны окупиться инвестиции. Если сроки для окупаемости вложений (return on investment) сокращаются, сужается и горизонт предпринимательского взгляда: краткосрочные доходы становятся важнее долгосрочного видения. Тот факт, что в случае сохранения нынешнего политического курса к концу столетия температура земной поверхности может повыситься на 4–6 °C, для многих компаний является важной для принятия решений информацией. Они уточняют связанные с этим риски и озираются в поисках новых сфер деятельности. Но насколько быстро осуществится переход к экологическим технологиям, в решающей степени зависит от политических условий. Пока инновационные процессы и производство не окупаются (или окупаются очень медленно), компании связаны по рукам и ногам. Поэтому очень важно, чтобы выгоды для промышленности максимально совпадали с выгодами национальной экономики. Это и есть поле деятельности для экологической структурной политики.

Политолог Клаус Леггеви проводит тонкое различие между пределами роста и пределами для роста[287]. Разница тут больше, чем может показаться на первый взгляд: что мы должны ограничивать — рост экономики или природопользование? Встает вопрос о концепции рамок экологической безопасности. Она задает индикаторы устойчивого роста, опирающиеся на максимально допустимые нагрузки на биосферу. Сюда относятся верхние пределы выбросов парниковых газов, целевой план сокращения землепользования, повышение энергоэффективности, а также вторичное использование сырья. Как лучше достигнуть этих целей, пусть решится в ходе соревнования. В понимании ордолиберализма[288] эту установку можно назвать рамками экологической экономики. Она нацелена на то, чтобы направить экономическую динамику в устойчивое русло и даже ускорить ее: переход к углеродно нейтральному способу производства требует больше инноваций и предпринимательского духа в лучшем смысле этого слова.

Задача государства не в том, чтобы тормозить экологические структурные перемены с оглядкой на сильные отрасли и производителей, а в том, чтобы руководить этим процессом так, дабы он протекал в социально приемлемых рамках. Субсидии старым отраслям контрпродуктивны, если они ограничиваются консервированием отживших технологий и продукции. Господдержка экономики должна стать прежде всего поддержкой инноваций. Льготные условия налогообложения программ научных исследований и опытно-конструкторских разработок в краткосрочной перспективе приведут к снижению налоговых поступлений, но в долгосрочной перспективе окупятся. Чем сильнее надежды инвесторов и предпринимателей на то, что будущее экономики за устойчивыми технологиями, продукцией и различными видами услуг, тем больше инвестиций будет привлечено в эти сферы. Поэтому политика должна посылать ясные сигналы рынку о том, что в долгосрочной перспективе приемлемы только экологические решения. Речь идет о стабильных условиях для инвестиций, которые окупаются за длительный период. Инвестиционная безопасность до сих пор была серьезным преимуществом немецкого Закона о возобновляемых источниках энергии по сравнению со скачкообразной политикой льгот в США, где конгресс должен каждый год принимать решение о продлении налоговых льгот (tax credits) для строительства солнечных и ветровых электростанций. Мы не вправе просто так отдать это преимущество.

Вместо того чтобы выдумывать все новые уловки, как лучше сдерживать, регламентировать и управлять компаниями, нам нужно превратить их в союзников и даже в «авангард, которому предстоит решать возникающие экологические проблемы»[289]. Это, правда, предполагает, что мы будем видеть в них не принципиальных противников экологической политики, а потенциальных субъектов экологической революции. Компании — это средоточие компетенции и стимул инноваций. Чтобы они могли играть эту роль, рынки должны обеспечивать выгоду инвестиций в эффективность ресурсопотребления и продуманные экологические решения. Для этого имеется целый набор инструментов, которые можно комбинировать: налог на ресурсы, выплаты за выбросы, урезание и удорожание права на выбросы CO2, повышающиеся стандарты эффективности транспорта, зданий и техники, новое устойчивое направление исследований и развития инфраструктуры, финансовая поддержка пилотных проектов и создания экспериментального оборудования, расширение круга обязанностей компаний, а также экологический аспект при совершении государственных закупок.

Высокие экологические стандарты поначалу связаны с повышением расходов. Поэтому они, как правило, не встречают особого восторга у промышленников. Особенно громко бьют в набат энерго- и ресурсоемкие предприятия, напоминая об огромном неравенстве конкурентов. Опыт ФРГ, однако, показывает, что в долгосрочной перспективе амбициозные планы усиливают конкурентоспособность индустрии, способствуя внедрению инновационных способов производства, понижая затраты на утилизацию отходов и в конечном итоге принося качественно новые прибыли на мировом рынке. Роль экологического лидера окупается и с точки зрения национальной экономики. Чистый воздух понижает расходы на медицинское обслуживание, а широкое использование возобновляемых источников энергии сокращает расходы на импорт нефти, газа и угля, наращивая темпы отечественного производства. Английский экономист Николас Стерн показал, что в мировом масштабе превентивная охрана климата окупается уже в среднесрочной перспективе: чем позже начинают сокращать выбросы парниковых газов, тем больше потерь несет мировая экономика. Бездействие — самая дорогостоящая тактика. Инвестиции в альтернативные источники энергии, эффективность ресурсопотребления и экологические технологии укрепляют основу устойчивого роста[290].

Экологическая политика нуждается в правовых рамках, которые обеспечили бы долгосрочную государственную стратегию в деле достижения устойчивости, независимую от непрочных правительственных коалиций. В фискальной политике этот эффект был достигнут благодаря закреплению «долгового тормоза» в Конституции, который обязал парламенты и правительства составлять сбалансированные бюджеты. В экологической сфере подобного инструмента пока не создано. В действующий поныне закон 1967 г. о стабильности и росте ориентиром заложен «волшебный четырехугольник»: рост экономики, высокая занятость, низкий уровень инфляции и внешнеэкономическое равновесие. Эти цели разумны, но у них есть изъян: они совершенно не учитывают экологическое измерение. В законе также четко не оговорено общественное участие, ослаблен и аспект социального равенства/неравенства. Реформа этого закона в духе времени давно назрела. Она должна сообразовываться прежде всего с экономическим, социальным и экологическим направлениями устойчивого развития и стать краеугольным камнем политики избранного осенью 2012 г. федерального правительства[291].