Я тихо ждала на пороге, и только после приступа смеха он заметил мою тень. Он, ахнув, воззрился на меня.

— Отчего ты здесь, племянница? — тонким скрежещущим голосом спросил он. Седые волосы были всклокочены, как рога, на его голове.

— Уже давно я снизу наблюдаю, как вы ходите по ротонде и смеетесь. Отчего вы смеетесь, Джоэл? Вам нравится, что Барт страдает?

— Я не знал, — пробормотал он, стараясь вставить челюсть на место. Затем он провел рукой по волосам, приглаживая их. И встретился со мной взглядом. — Ваша дочь учинила такой шум внизу, что я не мог спать. Я взглянул на всех вас в вечерних платьях, ожидающих гостей, и не смог сдержать своего смеха.

— У вас очень злое чувство юмора, Джоэл. А я было думала, что вы симпатизируете Барту.

— Я действительно люблю этого мальчика.

— В самом деле? — язвительно переспросила я. — Не думаю, иначе бы вы не смеялись. Скажите, разве не вы отправляли приглашения?

— Я не помню, — спокойно сказал он. — Время для меня неинтересно, я старый человек. То, что было годы назад, представляется более ясным, чем то, что было месяц назад.

— Но у меня хорошая память, Джоэл. Много лучше вашей.

Я села на один из немногих стульев.

— У Барта, я помню, было деловое свидание, и поэтому он передал всю пачку приглашений вам. Вы отправили их, Джоэл?

— Конечно! — со злостью выпалил он.

— Но только что вы сказали, что не помните.

— Я помню именно этот день. У меня это заняло уйму времени.

Все это время я наблюдала за выражением его глаз.

— Вы лжете, Джоэл, — сказала я. — Вы не отправляли эти карточки. Вы принесли их вот в эту комнату, распаковали каждый конверт, сами заполнили графы: «Да, мы будем счастливы присутствовать» и отправили по почте обратно Барту. Я нашла их. Я никогда еще не видела такого количества неверных, дрожащих почерков, к тому же все — разноцветными чернилами. Это вы подписали их!

Джоэл медленно встал. Он опять вобрал руки в воображаемые рукава монашеской рясы.

— Я думаю, женщина, что ты потеряла рассудок, — холодно сказал он. — Если желаешь, пойди к своему сыну и расскажи ему о своих диких подозрениях. Посмотрим, поверит ли он тебе.

Я вскочила и направилась к двери:

— Я собираюсь сделать именно это! И громко хлопнула дверью.

В своем кабинете Барт сидел за столом; на нем была пижама, закрытая сверху черным шерстяным халатом. Он одну за другой отправлял карточки гостей в огонь. К своему ужасу, я увидела, что он не только абсолютно пьян, но и пьет больше.

— Что тебе нужно? — заплетающимся языком, сощурив глаза, спросил он.

— Барт, я должна сказать это тебе, а ты обязан выслушать. Я думаю, что Джоэл не отправлял ни одного приглашения, и поэтому приглашенные не приехали.

Барт старался сосредоточить взгляд и напрячь соображение.

— Джоэл всегда выполняет мои приказы. Он отправил приглашения. — Он облокотился на спинку стула и закрыл глаза. — Я устал. Уходи. Не стой здесь и не жалей меня. Они приняли приглашения… я ведь сжег их ответы.

— Барт, послушай меня. Не засыпай, пока я не кончила говорить. Ты не обратил внимание на то, как странно они были подписаны? Все разными цветными чернилами кривым почерком! Джоэл принес их в свою комнату, вскрыл, и все, что ему было нужно — это написать каждом «Да, да» и отвезти на почту для отправки тебе, поскольку на них уже были марки. Он не открыл глаз:

— Мама, я думаю, тебе надо пойти спать. Мой дядя — мой лучший друг. Он никогда не сделает того, что могло бы навредить мне.

— Барт, пожалуйста, не доверяй Джоэлу чрезмерно.

— УБИРАЙСЯ! — заорал Барт. — Это ваша вина, что они не приехали: твоя и человека, с которым ты спишь!

Я была поражена, побеждена. Я повернулась, чтобы идти прочь — и споткнулась. А вдруг Джоэл в самом деле такой, каким его считают Крис и Барт, а то, что сказал Барт — это есть правда? Безвредный старик Джоэл, который вернулся доживать свои дни в родном доме, возле единственного человека, который его любит и уважает.

Рождество минуло. Я свернулась калачиком возле Криса, который всегда быстро погружался в сон; я же вертелась, думала, изнывала от бессонницы и не могла найти покоя. Позади меня блестела рубиновым глазом голова огромного лебедя. Я слышала глубокие, низкие тоны боя дедовских часов, которые в конце нашего коридора пробили три. Несколько минут тому назад я проводила глазами красную машину Барта, которая помчалась к ближайшему кабаку, где, без сомнения, Барт утопит свои печали в алкоголе и успокоится в постели какой-нибудь шлюхи. Не однажды уже он возвращался домой, благоухая ликером и дешевыми духами.

Проходил час за часом — я ждала возвращения Барта. Мое воображение рисовало мне всевозможные ужасы. В ночь, подобную этой, алкоголь в дороге может оказаться опаснее, чем мышьяк.

Я не могла лежать здесь и ничего не делать. Я вскочила, заботливо прикрыла одеялом Криса, обвила его тяжелые, сильные руки вокруг подушки, которую предназначила ему вместо себя — он сейчас же поверил подлогу и обнял подушку покрепче. Я поцеловала его спящего и пошла в крыло Барта, чтобы ждать его там.

Было почти пять часов утра, холодного снежного утра, когда я услышала, как подъехала машина. Я свернулась на белой софе с красно-черными подушками за спиной и туго завернулась в халат.

Успев чуть подремать, я услышала, наконец, его пьяные, заплетающиеся шаги на лестнице, потом он шел, натыкаясь на мебель, почти так, как это было в его детстве.

Он исполнял свои хозяйские обязанности: смотрел, хорошо ли убраны комнаты, чтобы в противном случае сделать выговор прислуге. Ни одна газета не должна оставаться на виду, все журналы должны быть сложены в аккуратные стопки. Ни одна вещь не должна валяться на диване, висеть на наружных вешалках или на спинке стула.

Наконец, Барт вступил в свою комнату, включив свет. Некоторое время он раскачивался из стороны в сторону, обретая равновесие, потом заметил меня, сидящую в сумерках в дальнем углу. Я разожгла камин, и он весело трещал поленьями. Блики пламени плясали на белых стенах, создавая розово-оранжевую феерию.

— Мама, какого черта? Разве не сказал я тебе, чтобы ты оставалась в своем крыле дома?

Но я видела ясно, что он, даже в таком состоянии, рад видеть меня.

Он неуверенно взял курс на кресло, дошел и упал в него, закрыв глаза, омраченные черными тенями. Я встала, чтобы помассировать ему шею. Пока я работала руками, он спрятал лицо в ладони и напряг шею, будто ощущал боль. Затем он вздохнул, откинулся назад и туманным взором посмотрел мне в глаза.

— Не надо было напиваться, — непослушным языком пробормотал он, вздыхая. Я села возле него.