Шекспир (смешные фрагменты), «Пластмассовый век»[402], Десять лауреатов Атлантической премии под одной обложкой, каталог Сирса и Робака[403], реестр «Брэдстрит»[404], «Тони Несчастный»[405].

«Мемуары статистика» (сокр.), Список книг, запрещенных Католической церковью, «Ридерз дайджест», «Печали великих князей»[406] (сокр.), «Сиротка Энни»[407] (избранное), «Как написать сценарий, краткий курс», «Основы пивоварения», «Популярные цитаты», «Символ Веры»[408].

Платон, Адам Смит, Тиф Тэйер[409], «Американский Коминтерн» Брайса[410], «Строение кишечника и мочевого пузыря».

Великие лидеры: Натан Бедфорд Форрест[411], Артемус Уорд[412] (или Билл Най), Вашингтон, Волива[413], Данте, доктор Дефо[414] и др.

«Птицы» Одюбона[415], «Астрология» (упрощенная), Цезарь и Вергилий (в упрощенном переводе), Десять заповедей.

Библия (сокр.), Новозаветные истории, Моисей, Жертвоприн. Авраама, Нагорная проп., Ноев Ковчег, «Дориан Грей».

«Истории Уэйсайд-Инна»[416] (без купюр), «Мальчишки Роверы»[417] (в кратком изложении), вырезки с Ширли Темпл[418], Всемирная история живописи, «Рыбы Лабрадора».

«Знаменитые клоуны давно минувших дней», «Нераскрытые убийства» (сокр.), биографии Марго Асквит[419], Аль Капоне, Дональда Дака, Танкового корпуса[420] и пр. и пр., и пр.

Один удобный том!

В картонной обложке 2,00 $

В кожаном переплете 3,50 $

В качестве дополнительного стимула издатель может приложить собрание сочинений О. Генри или Ван Дейка в десяти томах[421]. Это для покупателя двойная выгода, потому что, если у него имеется книжная полка, собрание сочинений ее заполнит. Нашей же книге отдельная полка не требуется, но ей можно придать вид небольшого радиоприемника. Затем, если у покупателя уже имеется радио, которое выглядит как собрание сочинений… Но кажется, я слишком увлекся, пора привлечь какого-нибудь практичного дельца.

Ранний успех[422]

Как раз в этом месяце ровно семнадцать лет назад я бросил работу или, если хотите, ушел из мира бизнеса. С меня было довольно; пусть рекламная контора городской железной дороги справляется своими силами. Я бросил работу, хотя вместо счета в банке у меня были одни обязательства – денежные долги, отчаяние, расторгнутая помолвка, – и подался домой, в Сент-Пол, «дописывать роман».

Этот роман, который я начал сочинять в конце войны, когда находился в армейском лагере, был моей главной ставкой. Подыскав службу в Нью-Йорке, я его забросил, но всю ту одинокую мою весну он непрерывно напоминал мне о себе, как протершаяся картонная подошва. А теперь уж было не отвертеться. Если бы я его не закончил, о моей девушке мне больше нечего было бы и думать.

На службе, ненавистной мне, я тянул свою лямку, и постепенно из меня вытравилась вся самоуверенность, которой я обильно запасся в Принстоне и за время своей ослепительной карьеры адъютанта – самого никудышного во всей армии. Одинокий, всеми забытый, я только и делал, что убегал откуда-то: то из ломбарда, где заложил полевой бинокль, то от благоденствующих приятелей, с которыми я, щеголявший в довоенном костюме, столкнулся на улице, то из ресторана, где дал официанту на чай последний четвертак, то из какой-нибудь жизнерадостной, шумной конторы, где должности приберегали для своих, когда они вернутся с войны.

Даже когда у меня впервые взяли для напечатания рассказ, я не испытал особого волнения. Голландец Маунт работал вместе со мной в отделе рекламы;[423] мы сидели на службе друг против друга и в один и тот же день получили по конверту из одной и той же редакции – наши рассказы принял добрый старый «Смарт сет».[424]

– Мне предложили тридцать, а тебе сколько?

– Тридцать пять.

Но по-настоящему угнетало меня то, что этот рассказ я написал два года назад, еще студентом, и с тех пор было написано больше десятка новых, а на них редакторы не откликнулись даже письменным отказом. Значит, в свои двадцать два года я уже неудачник. На те тридцать долларов я купил ярко-красный веер из перьев и послал его моей девушке в Алабаму.

Те мои приятели, которые не были влюблены или были помолвлены с «разумными» девушками, готовыми ждать, настроились трудиться терпеливо и долго. Мне это не подходило. Я был влюблен в яркокрылую бабочку, и, чтобы поймать ее, требовалось сплести огромную сеть, придумать ее из головы, а в голове у меня было пусто, только позвякивали медные монеты, извечная шарманка бедняков. И вот, когда девушка дала мне отставку, я поехал домой и дописал свой роман. Тут все разом переменилось; и сейчас я пишу, чтобы вспомнить, как ветер успеха впервые подул в мои паруса и принес с собой чарующую дымку. Замечательное это было время и недолгое – дымка рассеивается через несколько недель, ну, может быть, через несколько месяцев, и тогда видишь, что все лучшее уже позади.

Началось это осенью 1919 года, когда я выжал себя до последней капли и от летнего сидения за письменным столом отупел настолько, что нанялся в мастерские компании «Норзерн пасифик» ремонтировать крыши вагонов. И вот однажды пришел почтальон, и я сбежал с работы и носился по улицам, останавливая автомобили друзей и знакомых, чтобы поскорее сообщить им поразительную новость – мой роман «По эту сторону рая» принят к изданию. Почтальон в ту неделю зачастил ко мне, а я разделался с мелкими долгами, купил себе новый костюм и каждое утро просыпался с ощущением, что мир несказанно прекрасен и сулит ошеломляющие перспективы.

Пока дожидался выхода книги, из любителя я стал превращаться в профессионала, а это значит, что вся жизнь человека отныне подчинена работе и, как только закончена одна вещь, автоматически начинаешь писать следующую. Раньше я был просто любителем; в октябре, бродя со своей девушкой среди надгробий на кладбище южного городка, я ощущал себя профессионалом и, умиляясь на ее переживания и слова, не забывал, однако, все заметить, чтобы вставить потом в рассказ, который был у меня в работе, – он назывался «Ледяной дворец» и был напечатан чуть позже. А в Сент-Поле, где я проводил Рождество, я однажды пожертвовал двумя приглашениями на вечеринки с танцами, остался дома и писал рассказ. В тот вечер друзья три раза звонили мне и сообщали, до чего было весело: один местный кутила и выдумщик нарядился верблюдом и вместе с шофером такси, изображавшим заднюю половину верблюда, по ошибке явился в дом, куда его не приглашали. В отчаянии оттого, что упустил такое зрелище, я весь следующий день пытался