Она испугалась. Ее увлекало на дно моря, ее легкие заполнились водой, и боль сделалась нестерпимой. Она принялась отбиваться. Она больше не позволит этим громадным крыльям прикасаться к ней. Она выплывала обратно, она колотила кулаками, она пробивала путь наверх, к поверхности…

Открыла глаза. Выпрямилась – растерянная, испуганная. Вокруг продолжалось пение. Оо-вах-мах-оо-вах-мах. Миллилейн непроизвольно передернула плечами. «Где я? Что я наделала? Нужно сматываться отсюда», – сказала она себе и, почти в панике, поднялась и, неловко ступая, стала пробираться между молящимися к выходу. Никто не попытался остановить ее. Вино все еще дурманило ей голову, и Миллилейн пошатывалась, спотыкалась, хваталась за стену. Вот она вышла из комнаты. Миновала длинный, темный, пропахший благовониями коридор. Крылья продолжали помахивать вокруг нее, накрывали ее, тянулись к ее разуму. Что я наделала, что я наделала?

Снаружи, в переулке, было темно, поливал дождь. Продолжались ли поблизости шествия и митинги рыцарей Деккерета, рыцарей Тройственного меча и всяких прочих? Какая разница! Пусть будет что будет. Она бросилась бежать, не понимая, куда бежит. Вдали раздался приглушенный мощный гул; она надеялась, что это гейзер Конфалюма. А голову долбили изнутри другие звуки. Ях-тах ях-тах ях-тах вуум. Оо-вах-мах-оо-вах-мах. Она чувствовала, как крылья смыкаются вокруг нее. Она бежала, спотыкалась, падала, поднималась и бежала дальше, бежала дальше.

Чем дальше они углублялись в провинцию метаморфов, тем более знакомым казалось Валентину все окружающее. И в то же самое время в нем росло подозрение, что он совершает жуткую, кошмарную ошибку.

Он вспоминал запах этих мест: сложную смесь ароматов, которая при каждом вдохе заполняла ноздри и заставляла кружиться голову. Густой, мускусный, сложный, сладкий и тяжелый дух роста и разложения, парящий под постоянными теплыми дождями. Он вспоминал плотный, липкий, влажный воздух и ливни, которые проливались почти ежечасно, стуча по кронам деревьев, смыкавшимся высоко над головой, стекали с одного блестящего листа на другой, так что до почвы доходило не так уж много воды. Он вспоминал фантастическое изобилие растений, где все проклевывалось и вырастало чуть ли не на глазах, но при этом в какой-то странной закономерности распределяясь по ярусам – высокие тонкие деревья, у которых на семь восьмых высоты не было не единой ветки, затем разворачивались в огромные зонтики из листьев, связанных в плотную крышу лозами, лианами и эпифитами. Под ней шел ярус не столь рослых, пузатых более теневыносливых деревьев, затем ярус густых кустов, а ниже – лесная подстилка, прячущаяся в загадочной полутьме, почти бесплодная, влажная, тощая рыхлая почва, весело пружинящая под ногами. Он вспоминал окрашенные в яркие, насыщенные цвета, казалось бы, совершенно чуждые этому лесу столбы света, которые непредсказуемо пробивались сквозь полог, ненадолго позволяя разглядеть все поблизости с поразительной ясностью.

Но пьюрифайнские дождевые леса раскинулись в сердце Зимроэля на тысячи и тысячи квадратных миль, и, вполне возможно, разные их участки весьма походили один на другой. Где-то в этой части джунглей лежит столица меняющих облик, Илиривойн, но есть ли основания, спросил себя Валентин, считать, что я нахожусь неподалеку от него лишь потому, что запахи, звуки и весь вид этих джунглей похожи на запахи, звуки и виды, которые запомнил много лет назад?

В тот раз – когда во время путешествия с бродячими жонглерами возникла безумная идея подзаработать несколько роялов, выступая на празднике урожая у метаморфов, – с ними, по крайней мере, были Делиамбер, способный с помощью вруунских заклинаний определить, куда нужно свернуть на развилке дороги, и отважная Лизамон Халтин, знающая джунгли как мало кто из людей. А вот в своей второй вылазке в Пьюрифайн Валентин мог полагаться лишь на самого себя.

Делиамбер и Лизамон, если они были еще живы – он не слишком надеялся на это, поскольку все эти недели не имел с ними контакта даже во сне, – находились где-то в сотнях миль позади него, на другом берегу Стейча. У него не было и никаких сведений от Тунигорна, которого он отправил искать их. Теперь с ним были только Карабелла, Слит и несколько телохранителей-скандаров. Карабелла, при всей ее отваге и выносливости, не обладала навыками следопыта. Сильные и храбрые скандары не отличаются большим умом. А проницательному и здравомыслящему Слиту в этих местах очень тяжело из-за парализующего страха перед меняющими облик, который привязался к нему еще в молодости, во сне, и от которого он так и не смог полностью избавиться. Со стороны короналя было явной глупостью скитаться по джунглям Пьюрифайна с такой жалкой свитой, но, похоже, безумие стало отличительной чертой всех последних короналей, думал Валентин, особенно если учесть, что двоих подряд его предшественников, Малибора и Вориакса, постигла безвременная насильственная смерть именно в результате нелепых поступков. Возможно, для короналей это уже стало традицией.

И ему казалось, что все это время, день за днем, он не приближается к Илиривойну и не удаляется от него; что этот город в джунглях везде и нигде, что, возможно, он снялся с места и движется одновременно с ним на неизменном расстоянии, оставляя разрыв, который никогда не удастся преодолеть. Ибо столица меняющих облик, как он хорошо помнил, состояла из множества хлипких плетеных хижин, среди которых имелось лишь несколько более существенных построек. Уже тогда ему казалось, что этот импровизированный город-призрак вполне мог бы перелететь с одного места в другое по прихоти своих жителей, что это город-кочевник, город-видение, наподобие блуждающих огоньков джунглей.

– Валентин, смотри, – сказала Карабелла, – это тропа?

– Может быть, – ответил он.

– А может быть, и нет?

– Да, может быть, и нет.

Им попадались уже сотни таких тропинок – чуть намеченные царапины на земле джунглей, неразборчивые письмена, сообщавшие о чьем-то былом присутствии, оставленные то ли в прошлом месяце, то ли во времена лорда Деккерета, много тысяч лет назад. Какая-то палка, воткнутая в землю, возможно, с привязанным куском пера или обрывком ленты, неглубокие бороздки, как если бы здесь что-то протащили; а порой не было вообще ничего видимого, лишь психический полустертый отпечаток, свидетельствующий о пребывании здесь разумных существ. И ни один из этих следов никуда их не привел. Рано или поздно тропа исчезала, следы терялись, и впереди лежали только девственные джунгли.

– Разобьем лагерь, мой повелитель? – осведомился Слит.

Ни он, ни Карабелла до сих пор ни словом не осудили эту экспедицию, хоть и считали ее совершенно безрассудной. «Понимают ли они, – думал Валентин, – насколько остро он чувствует необходимость встретиться с королевой меняющих облик? Или из страха перед гневом короналя и мужа хранят почтительное молчание все недели, пока продолжаются безрезультатные скитания, хотя втайне думают, что лучше бы сейчас находиться в цивилизованных провинциях и бороться с ужасным кризисом, который, вероятно, разворачивался там? Или они – что хуже всего – просто потакают ему в этой бешеной гонке по густым, непросыхающим из-за постоянных дождей лесам?» Он не осмеливался спросить своих спутников. Он лишь гадал, долго ли еще продлятся поиски, да боролся с все усиливающимся убеждением в том, что вовсе не отыщет Илиривойн.