– Изменилось? – Куин нахмурился. – Что это ты говоришь, Вивиана? Тебе трудно дышать?

Вивиана медленно покачала головой:

– Нет, нет, не это. Мне трудно петь. Мой голос, саго, у меня пропал голос.

Пропал голос? У Куина замерло сердце.

– Виви, как это может быть? Твой голос прекрасно звучит. Вивиана медленно направилась к нему.

– Говорить – это, саго, совсем другое, – прошептала она. – Я не могу петь. Я не могу держать ноту так, как прежде. Мое вибрато звучит не так, как должно, сила, звучность, возможно, не пропали. Но голос в лучшем случае стал заурядным.

– Но что говорит дядя Чес? А твой отец? Вивиана покачала головой:

– Они пока еще не заметили. Но я заметила, и они тоже в конце концов заметят. В хорошем зале, с хорошим музыкальным произведением.

– О, Виви! – воскликнул Куин. – О, Виви! Ты уверена?

– Е#39; certo, – прошептала Вивиана.

Куин понимал, что было невозможно найти более тяжелого наказания для нее, если не считать потерю отца или детей. Да, он мог понять, почему Вивиана считает, что Бог наказывает ее. Для нее голос означал все. Он был ее величайшим счастьем. Она жила ради того, чтобы петь, и за это люди поклонялись ей.

– Виви, а ты можешь учить пению? Можешь ты... сочинять музыку?

Вивиана снова покачала головой:

– Я еще не готова думать об этом. Дай мне оплакать мою потерю, Куинтин.

Слово «оплакать» было выбрано совершенно правильно. У Вивианы был такой вид, как будто она умерла.

Даже если бы Куин думал над этим тысячу лет, он все равно не мог бы постигнуть, что пережила эта женщина за время своего замужества. Он был уверен: для этого надо самому пройти через этот ужас. Но Вивиана никому не давала повода усомниться в ее счастливом замужестве. Ее гордое молчание изумляло Куина; ее безропотное принятие того, что предназначила ей судьба, было выше его понимания.

Вивиана наблюдала за Куином, стараясь понять, что он испытывает сейчас.

– Я не хочу твоего сочувствия, Куинтин, – сказала она. – Я рассказываю тебе это просто для того, чтобы ты знал, что ничто не давалось мне легко. Я поняла, что за все в жизни надо платить. И если я совершила ошибку, я за нее заплатила.

Казалось, что больше уже нечего сказать. Было ясно, что Вивиана верила в сурового и мстительного Бога. Может быть, это был ее способ справляться с бедами.

Как бы ему этого ни хотелось, не в его силах было изменить прошлое. Если бы он мог, то Джианпьеро Бергонци никогда бы не существовало. Здесь, в реальном мире, мире настоящем и трудном, пришло время давать Серилии лекарство. И у них закончилась холодная вода. А Вивиана явно не желала утешений, во всяком случае, от него.

Не раздумывая, Куин дернул за звонок. Когда пришла горничная, Вивиана приказала ей принести бульон, и свежую воду, а сама приготовила снадобья для Серилии. Куин поправил одеяла на кровати и принес свежую подушку для девочки. Они все делали вместе так, будто занимались этим годами.

Синьора Росси принесла еще один тяжелый поднос. Вместе с Вивианой они сумели влить в Серилию и бульон, и лекарство. Девочка казалась более оживленной, но она вскоре крепко уснула.

Старая няня, стоя у кровати, посмотрела на Серилию.

– Addormentato, – уперев руки в бока, проговорила она. – А теперь, графиня, вы тоже спать. Я приносить вам теплое молоко.

Вивиана отрицательно покачала головой:

– Grazie, синьора Росси. Но я не могу спать.

Куин достал часы и посмотрел на них. Половина четвертого. Скоро начнет темнеть. Он подумал, сколько же часов провела Вивиана без сна. Синьора Росси вышла и минут через десять вернулась с кружкой, от которой поднимался пар.

– Вы это пить, – сказала она, передавая кружку Виви-ане. – Subito.

Вивиана приняла кружку и медленно начала пить. Куин уже знал, что чашка горячего молока не успокоит Вивиану. Она не уснет, пока окончательно не выбьется из сил.

Старая няня обошла комнату, время от времени что-то прибирая или приводя в порядок и поглядывая на Вивиану. Наблюдая за старушкой, Куин почувствовал, что успокаивается.

Вскоре какой-то странный тихий звук, раздавшийся рядом с ним, привлек его внимание. Он оглянулся и с удивлением обнаружил, что Вивиана погрузилась в сон. Голова ее склонилась набок, а каждый вдох сопровождался тихим по-сапыванием.

Няня подошла, внимательно посмотрела на Вивиану и с удовлетворением произнесла:

– Buono. Она уже спать.

– Слава Богу, – ответил Куин.

Старушка взглянула на него и достала из кармана передника еще одну бутылочку с настойкой.

– Она спать долго, signore, – повторила она, вертя в руках бутылочку. – Вы переносить ее теперь на маленький кровать, per favore.

Куин послушно встал, взял на руки Вивиану, осторожно, не забывая о ее ушибах, и понес ее к выдвижной кровати. Вивиана даже не пошевельнулась, когда он опустил ее на кровать. Что же старая няня ей дала?

Няня настороженно посмотрела на Куина:

– Вы идти домой.

Куин ответил слабой улыбкой и покачал головой. Няня тоже покачала головой, словно считая его глупцом, затем они оба сели. Они так и бодрствовали вдвоем до позднего вечера. Синьора Росси, как вскоре обнаружил Куин, была плохой собеседницей. Она сидела молча и штопала чулки. Причем делала это с такой быстротой, что вызвала у него изумление.

Взошла луна, и Куин зажег лампы и принялся разводить огонь в камине. Вивиана так и не пошевелилась. Однако Се-рилия стала более беспокойной. Куин приложил руку к ее лбу. Неужели он стал прохладнее?

– Si, – сказала синьора Росси, словно прочитала мысли Куина. – Она выздоравливать.

Она выздоравливает! Куин молил Бога, чтобы няня оказалась права.

В восемь часов в дверь тихо постучали. В комнату вошла мисс Хевнер. Она держала на руках Николо, рядом с ней стояла Фелис. Дети были одеты ко сну.

– О, прошу прощения, ваше сиятельство, – увидев Ку-ина, проговорила гувернантка. – Дети хотели пожелать доброй ночи Серилии и их матери.

Синьора Росси кивнула в сторону выдвижной кровати.

– Stare tranquillo, – предупредила няня. – Ваша мама, ей надо спать.

Дети на цыпочках прошли по комнате, и, став на колени, каждый по очереди поцеловал Вивиану в щеку. После этого Фелис подошла к большой кровати, забралась на нее и, под-ползя к Серилии, стала играть прядью волос сестры.

Синьора Росси оторвала глаза от шитья.

– Осторожнее, carissima.

Девочка вопросительно посмотрела на нее: