Понимаешь, я уже влюблялся.

И ничего путного из этого не вышло.

Остаются только боль, растерянность и чувство вины.

«Если он убьет меня, ему будет невыносимо больно! Он ведь такой впечатлительный, тонкий!» – всхлипнула Настя.

– Ау! Где ты там!

– Я здесь.

– Насть, ну ты что, плачешь? Прости, я утром был груб с тобой! Ну, прости, прости, я скотина!

– Ничего, – выдавила Настя. – Ты в городе?

– Уже возвращаюсь. Слушай, как бы не застрять мне на твоей «нексии»! Надо было брать джип. А впрочем – пробьюсь.

– Нет! – закричала Настя. – Не надо!

– Что – не надо?!

– Ехать сюда!

– Почему?

– Здесь ты точно застрянешь! Тут снега намело, как в Арктике!

– Ай, ладно! Проберусь! Я соскучился! К тебе хочу!

– Андрей! Вернись в город!

– Я тут подумал… Именно сегодня мне следует быть рядом с тобой.

– Почему это?

– Ты не все знаешь. Зря я тебя оставил одну.

– Ты меня пугаешь!

– Нет, не пугаю. И утром был не прав. Уже еду!

– Сейчас же вернись в город!

– Ты шутишь! Вот еще! Жди, я скоро! – упрямо заявил Атаманов и отключился.

– О боже! – простонала Настя и удвоила темпы сборов. Она носилась вверх-вниз по лестнице, как белка по сосне, удивляясь, какое несметное количество вещей она успела перевезти в дом художника.

Наконец, сумки были собраны. Дотащив их до автомобиля, Настя вдруг замерла в оцепенении.

Юлия Чагирова перевернулась на Западном шоссе.

Какая-то неисправность автомобиля.

Машина принадлежала Атаманову.

– О нет! – в отчаянии прошептала Настя. – Нет, нет! Джип в полном порядке, правда же? Я сейчас сяду в него и спокойно доеду до города. А на том повороте Западного шоссе буду ехать со скоростью раненой улитки! Все нормально!

Она села за руль и вставила ключ в зажигание. И поняла, что не заставит себя завести мотор. Сколько раз она видела в фильмах – одно касание – и машина взлетает на воздух, объятая пламенем.

– Глупости! Он не стал бы минировать джип. Ведь от взрыва пострадает его драгоценный домик! И потом, как он объяснит это следователю? Он не олигарх, чтобы в его автомобиль закладывали бомбу! Он художник. Никто и не поверит, что бомба предназначалась ему, а не мне… Господи, что я говорю?!

Настя опустила голову на руль и замерла. Все казалось кошмарным сном. Сейчас она проснется… Или нет. Она просто отнесет сумки обратно в дом, вытрет слезы, напудрит носик и будет дожидаться любимого – немного взвинченная, но отринувшая от себя весь этот фантастический бред!

– Да, правильно, – сказала Настя. – Я не героиня детективного романа. Я подруга обалденного парня. И он сейчас приедет. И все у нас будет чудесно! Дина и Юля погибли случайно. Это роковое совпадение, что они погибли в один день. Но Андрей к их смерти непричастен…

Настя вылезла из автомобиля. Ей в лицо бросились ошалевшие от ветра снежинки и обожгли холодом мокрые щеки. Она направилась к крыльцу. Адвокатом художника выступало Настино чувство. Влюбленная, она была готова безоговорочно оправдать Андрея. Но разум упрямо напоминал о фактах.

Факты кричали о том, что художник – кровожадный монстр, истребляющий девиц в угоду своему извращенному сознанию. Возможно, он специально заставляет себя мучиться, убивая тех, в кого влюблен. Сладострастно измываясь над собственной нервной системой, он стимулирует творческую потенцию, подталкивает воображение…

– Нет, нет, нет! – воскликнула Настя. – Он не виноват!

И кинулась обратно к машине.

Бежать!

Прятаться!

За воротами, мутно блестя фарами сквозь белую пелену, остановилась машина и засигналила, требуя открыть ворота.

Настя обернулась, полумертвая от страха.

Конечно, Валдаева не устраивали его отношения с Вероникой. Но он как проклятый отбывал повинность в ее апартаментах, не в силах противиться настойчивости бизнес-леди, а также томлению тела.

Неизвестно, подчинила ли расчетливая галеристка строгому графику свои отношения с бизнесменом Красновым. А для Валдаева она отвела два дня в неделю, в преддверии которых Саша уже начал ощущать вибрации в спинном мозге и сладкое покалывание в различных частях тела.

Это было унизительно. Он ходил к Веронике, как на работу. Она пресекала любые попытки придать их отношениям бо́льшую одухотворенность. То есть она не желала выслушивать его мудрые рассуждения о политике, экологии и государственном устройстве, она не интересовалась его мировоззрением и прошлым любовным опытом. Вероника выталкивала Сашу из квартиры буквально через десять минут после выполнения им обязанностей любовника. Очевидно, он был интересен ей только в состоянии боевой готовности. А для душещипательного общения Вероника мечтала видеть перед собой симпатягу Краснова.

Краснов. Валдаев краснел от ненависти лишь при одном упоминании этого имени. А потом сдался. Эффект новизны растаял после третьей встречи с Вероникой, требовательность леди превратила секс в обязанность. И Валдаев засопротивлялся. В нем нарастало раздражение.

– Надеюсь, ты никому не проболтался?

Вероника протянула руку и взъерошила светлую арийскую челку фаворита.

– О чем?

– О том, что у моего художника нет алиби.

– А, ты об этом… Где моя рубашка?

– Впрочем, – улыбнулась Вероника, – если директор крошечной строительной фирмы «Поможем!» вдруг начнет распускать слухи о моей безгрешности – в том смысле, что я не изменяла мужу с художником Атамановым, – этому вряд ли кто-то поверит.

– Ты права. Люди охотнее верят гадким слухам. Так легче оправдать собственную непорядочность, – бесстрастно заметил владелец «крошечной строительной фирмы». – А вот и моя рубашечка.

– Я тебе позвоню.

– Угу, – равнодушно бросил Валдаев. – Звони…

Несмотря на все ухищрения Вероники, во время поцелуя Саша чувствовал на губах привкус табака. И зачем она курит?

Вчера он познакомился в супермаркете с та-а-акой шоколадкой! «Вау!» – ошарашенно пробормотал он, беззастенчиво разглядывая экзотическое чудо с гривой вьющихся черных волос и вывернутыми негритянскими губами. Через три минуты бурной жестикуляции память его мобильника уже обогатилась телефонным номером шоколадной красотки…

Выходя из подъезда, Саша столкнулся со знакомым, с которым последний раз встречался еще накануне Великой Отечественной.

– Саня, привет! – распахнул тот объятия. – А ты к нам зачастил. Я видел тебя пару раз из окна. Сначала думал, обознался. Потом гляжу – точно ты!