Но едва денщик удалился, положив рядом газеты, Александр повел себя в высшей степени странно. А именно, поднялся с места и, цепляясь за стены, двинулся к лестнице. На ступенях у него закружилась голова, но он сам себе дал пару пощечин, чтобы не упасть в обморок, встряхнул головой и упрямо зашагал вниз, держась за перила.

Лакей Мещерских, ошивавшийся у дверей, вытаращил глаза и попятился, но Александру не было до него дела. Барон сам распахнул дверь и, шатаясь, вышел на улицу.

– Амалия Константиновна!

Она обернулась, застыла на месте, не веря своим глазам… Но потом подбежала к нему и схватила за руки, чтобы молодой человек не упал.

– Боже мой! Как же вы вышли наружу без шинели? Вы же простудитесь! Давайте я помогу вам вернуться обратно в дом.

Девушка была рядом, совсем близко, и от запаха ее волос у Александра сладко кружилась голова. Но прежде всего он хотел кое-что выяснить.

– Амалия, зачем вы послали мне ту записку? – прошептал он.

– Какую записку? – изумилась она и всмотрелась в его лицо. – Я ничего вам не посылала. Это же вы мне написали…

– Я написал? – Теперь настал его черед изумляться.

Амалия посмотрела ему в глаза, затем, очевидно, решилась и вытащила из сумки конвертик с гербом Корфов в правом верхнем углу.

– Вот, вы мне прислали… Не помните?

Александр посмотрел на нее, потом на конверт, взял прямоугольник из ее рук и вытащил письмо. Это был простой листок, аккуратно исписанный его почерком – да, его почерком, хотя он прекрасно знал, что ничего подобного никогда не писал. И сам текст, надо сказать, был вполне в его духе – надменно-учтивый и безупречно-ледяной. В строках письма не было ни единого по-настоящему прямого оскорбления, но подтекст, который за ними стоял, был ужасен и, конечно, должен был произвести на Амалию самое отталкивающее впечатление. Совершенно ошеломленный, молодой человек выронил письмо и схватил ее руку.

– Амалия… прошу вас… – Александр и сам не заметил, как прижал ее руку к своему сердцу. – Богом клянусь, клянусь чем хотите, но я никогда не писал и не посылал ничего подобного! Напротив, мне пришло письмо от вас… и я решил, что вы не хотите меня больше знать… Амалия…

Из особняка выскочил Степка, таща шинель, заметался, подбежал к барону и накинул ее ему на плечи.

– Александр Михайлович! Ваше благородие! Доктор фон Берк меня убьет, он мне уже посулил чертей немецких, когда вы повязку сорвали… Вернитесь в дом!

– Это он принес письмо? – спросил Александр, кивая на денщика.

Амалия посмотрела на Степку и покачала головой. Проговорила очень мягко.

– Не надо клясться, я вам верю. Идемте в дом, иначе вы простудитесь.

Серж Мещерский, которому уже доложили об исчезновении раненого, пулей вылетел из особняка, хотел сказать, судя по выражению лица, много разного и чрезвычайно любопытного, но увидел Амалию и язык прикусил. Вместе со Степкой они помогли Александру вернуться обратно в дом, где Серж все же напустился на друга.

– Ты же еще ходить не можешь! Боже мой! А если у тебя будет воспаление легких, что тогда? Амалия Константиновна, скажите ему!

И его стали пичкать лекарствами, и уложили в постель, и послали за врачом, который объявил: то, что раненый уже ходит самостоятельно, ist gut[35], но вот то, что без пальто выскакивает в коварный мартовский день, – как раз наоборот. И он, доктор фон Берк, не может ручаться за таких больных, которые пренебрегают своим здоровьем, а впрочем, завтра все равно будет видно. Амалия пожурила Александра и сказала, что сама посидит с ним и проследит, чтобы раненый не вздумал снова бродить где вздумается. А Александру уже хотелось жить, хотя бы для того, чтобы видеть карие глаза Амалии, и еще для того, чтобы найти того мерзавца, который пытался столь ловким маневром их разлучить. Как, как он вообще мог поверить той записке?

– Вероятно, обе записки сочинило одно и то же лицо. По крайней мере, можно утверждать, что обе они служили одной цели, – рассуждала вслух Амалия. – У этого человека должен быть доступ к вашим конвертам, кроме того, он знает ваш почерк, знает мой и является мастером подделки. И еще, вероятно, он лучше знает вас, чем меня, потому что записка якобы от вас была длиннее, а та, которую вы получили будто бы от меня, куда короче. Ясно, что автор боялся неверной фразой или интонацией выдать себя.

– Я пришел тогда к вам, чтобы спросить, что случилось, – пробормотал Александр.

– Знаю, – кивнула Амалия. – Но я обиделась и попросила сказать вам, что меня нет.

– А что с вашими поисками? – спросил барон. – Вы нашли дом, в котором Петров встречался с таинственным незнакомцем?

– Я пыталась, но… – вздохнула Амалия. – Но за эти дни произошло много разных событий. И потом, когда вас ранили, я уже ни о чем не могла думать. Я каждый день приходила к особняку господина Мещерского и… – Девушка смутилась и замолчала.

Александр воспрянул духом. Значит, он ей небезразличен, если она так себя вела; и то, что даже забросила свое расследование, говорило о многом.

– Я была у господина Горохова, – продолжала Амалия, – спрашивала, как продвигается следствие по поводу убийства Николая Петрова и его матери. Но Адриан Спиридонович сказал мне, что у него по-прежнему нет никаких данных, хотя ясно – к делу причастны террористы. Я пыталась расспросить его об их сообщниках, но он дал мне понять, что никакой иностранный след или что-то подобное им обнаружить не удалось. И все же, – задумчиво добавила Амалия, – я чувствую: тут есть что-то еще. Вернее, за всем этим стоит кто-то еще. Иначе как был бы проделан фокус с куклой?

– Какой фокус? – заинтересовался Александр.

Девушка слегка покраснела.

– Я прятала остатки дневника Петрова в куклу. Помните, она еще сидела у меня на столе, такая очаровательная особа в голубом платье? Ну так вот. Как-то раз, когда я ушла, в квартиру наведались монашки. Будто бы собирали что-то для костела Святой Екатерины. Я вам говорила, что моя мать – католичка?

– Я догадался, – кивнул Александр. – Кажется, я понимаю, что было потом. Одна из монашек ловко отвлекла ваших домашних, а другая украла дневник Петрова. Так?

– Вместе с куклой, – обиженно произнесла Амалия, и ее ресницы дрогнули. – Это мне наука, никогда не стоит считать себя умнее всех на свете! Я была уверена, что никто не догадается искать бумаги там, и вот…

– Вы наводили справки в костеле? – настаивал Александр. – Он ведь находится на Невском проспекте. Может быть, кто-то знает тех монашек?

– Конечно, наводила, – надулась Амалия. Судя по всему, она до сих пор переживала, что кто-то сумел обвести ее вокруг пальца. – И, конечно, мне сказали, что не посылали никаких монашек собирать пожертвования.

– А это не могли быть люди Горохова? – медленно спросил Александр.