– Вот как? Это помимо того, что вы вернули душу Клавдии?

– В том-то и дело, что я ничего не возвращал.

– Как это? – Альфред даже отставил чашку.

– Я не знаю, смогу ли вам объяснить, ибо тут слова почти бесполезны…– замялся Маркус.

– Ну, объясните как-нибудь, я постараюсь понять, – настаивал Альфред.

– Понимаете, когда я увидел Азраила… и вот вам первая неточность… это только так звучит «увидел», хотя это совсем другое ощущение, не похожее на зрение.

– Ну, это не важно, я думаю… – сказал Альфред.

– Важно! – пылко возразил Маркус, – Там все было важно… В общем, я пришел со своим вопросом, а ушел с его…

– То есть? – снова не понял Альфред.

– Ну, то есть, я попытался подать свою проблему, с которой пришел, но он не то отмахнулся… вот снова – слишком человеческое слово… то ли вообще меня игнорировал… Но потом, у меня вдруг возникло чувство, что все уладится, а после… во мне словно бы прожгли несколько… как бы это сказать… странных знаков, что ли. Я употребил слово «прожгли» не потому, что мне было больно, а потому, что я их воспринимаю теперь всем телом, даже мизинцем левой ноги. Это было очень странно, и я ничего такого прежде не испытывал, а потом почему-то стали мелькать разные картины…дома, пейзажи, лица… и один дом мелькал почему-то чаще…

– Какой дом? – удивился Альфред.

– Это был дом, куда вы хотите пойти после завтрака…

Альфред остановился и серьезно спросил:

– И что, вы полагаете, это могло бы значить?

– Если бы знать… – вздохнул Маркус. – Если бы не знаки, которые я ощущаю до сих пор, я бы подумал, что это предупреждение.

– Например, о чем?

– Например, о том, чтобы мы оставили в покое несчастную женщину. Но, это было бы слишком просто. Тут что-то иное, и именно поэтому я не могу оставить вас, и пойду с вами до конца. Теперь, это и мой путь тоже, видимо.

– Ну, что ж,– согласился Альфред, – возможно, мы получим кое какие разъяснения сегодня.

Закончив завтрак, приятели не торопясь вышли на улицу и размеренно зашагали по бульвару. Спустя минут двадцать, неспешно беседуя, они подошли к дому покойного бургомистра. Было две минуты двенадцатого. Поднявшись на крыльцо, Альфред постучал дверным молотком. Довольно скоро – приятели не успели переброситься и несколькими фразами – дверь отворилась. На пороге стояла Брунхильд. Окинув холодным взглядом визитеров, она коротко сказала:

– Входите! – и сделала шаг в сторону, точно так, как день назад это сделала Ирен.

Самостоятельно повесив пальто и шляпы в прихожей, Маркус и Альфред вошли в гостиную.

– Итак… – начал, было, Альфред, – с чего начнем?

– Ну, вам виднее, – ответила вдова, пожав плечами.

– Да, конечно… – согласился Альфред, – тогда так: я начну с осмотра тела, а мой друг Маркус, – он указал жестом на стоящего поодаль приятеля, – еще раз осмотрит дом в поисках пропавшего завещания. Вы согласны?

– Ну что ж… был бы результат, – ответила вдова, усаживаясь в кресло. – От меня вам что-нибудь нужно?

– Пока что нет, но, думаю, что позднее вопросов будет много. Вы будете готовы на них ответить? – спросил Альфред.

– Ну, смотря какого рода будут вопросы, – резонно заметила Брунхильд.

– Само собой, – кивнул Альфред. – Вы не проводите меня к телу усопшей?

Вдова встала и направилась к выходу. Проходя мимо Маркуса она бросила: ищите всюду, господин Де Ниро, где сочтете нужным, не спрашивая более разрешения. Вы его уже получили.

Маркус кивнул и стал почему-то оглядывать потолок.

Пройдя по коридору, Брунхильд остановилась, и открыла дверь, пропуская Альфреда вперед.

Он вошел в комнату и тотчас отшатнулся. До сих пор он лишь слышал о том, как порой ужасно выглядят трупы, пораженные черным ветром или же дибуком, но теперь он понял, что все эти россказни были жалки. Ни Манфред, ни Ковач не были обезображены до такой степени. Он вообще мог узнать в этом трупе черты Ирен, лишь сильно напрягши воображение. Во-первых, труп был неимоверно раздут. Раздут настолько, что ночная сорочка местами даже треснула. Вся кожа, не только губы, была словно обуглена, а ноги и руки скрючены какой-то страшной судорогой. Глаза у покойницы, казалось, должны были бы выпасть из орбит. Черный язык вывалился, словно бы ее сняли с виселицы.

– Интересно…– пробормотал Альфред и подошел поближе. – Интересно… А что вот это такое? – на простыне лежал какой-то предмет. Подойдя поближе, Альфред понял, что это обыкновенная, хоть и не самая дешевая запонка. Очевидно, она выпала из руки покойной. Он подхватил ее двумя пальцами, и стал рассматривать через небольшую лупу, которую выудил из принесенного с собой саквояжа. Хмыкнув что-то про себя, он сунул запонку в обычный почтовый конверт, сделал на нем какие-то пометки золотым карандашом, а затем спрятал в кармане саквояжа.

– Понятно-понятно… – пробормотал он себе под нос.

Оглядев комнату еще раз, он затем обошел кровать со всех сторон, заглядывая и под нее, и во все углы комнаты, что были поблизости. Затем он вытащил откуда-то со дна саквояжа медицинский пинцет, которым тотчас подцепил что-то из одного угла, а затем и из второго. Подняв зажатый пинцетом почти невидимый из-за своей малости предмет, Альфред стал разглядывать его на свету со всех сторон. Снова пробормотав свое: «ага, понятно!», он поместил найденное в отдельные конверты, снабдив их, и на сей раз, какими-то пометками.

Вдова стояла поодаль и время от времени, пытаясь что-то понять в действиях гостя, выглядывала из-за спины Альфреда, становясь на цыпочки и немного вытягивая шею. Она была явно удивлена происходящим. Глаза ее были широко открыты, но она за все время не проронила ни звука. Затем произошло нечто и вовсе странное: писатель встал на колени и стал медленно оглядывать комнату. При этом глаза его были скошены к переносице.

– Что с вами? – спросила Брунхильд немного испуганно: тот факт, что к лежащему на кровати жуткому трупу, она вдобавок заполучила еще и внезапно спятившего писателя, ее явно не радовал.

Но сумасшедший писатель не обратил на ее слова никакого внимания, и лишь продолжал планомерно рассматривать комнату сдвинутыми к переносице глазами. Затем его взгляд задержался у платяного шкафа, и он, ни с того ни, с сего произнес: «Вот оно!». Все также скашивая глаза, Альфред подошел «гусиным шагом» к тому месту, куда смотрел, и затем, пошарив в саквояже, вытащил какой-то блестящий шнурок. Просунув в петлю на конце правую ладонь, он стал обвязывать серебристым шнурком нечто невидимое в углу у шкафа. Затем свернув петлю и вокруг левой ладони, он стал с большой натугой тянуть