Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Что, блин, на этот раз?
Я кликнул по письму Говарда. Текста там не оказалось, только вложенный файл. Загружался он мучительно медленно, проявляясь сантиметр за сантиметром, словно кибер-версия древнего стриптиза.
Постепенно стали видны черные буквы – заголовок таблоида, – и я прочел: «Наконец-то снова вместе».
Проступила верхняя часть крупнозернистой фотографии: дразнящее пятно грязно-белого снега, а потом знакомый осыпной серый склон.
Закрой это.
Мелькнуло розовое пятно.
Не смотри.
Показалось желтое пятно.
Я резко захлопнул крышку ноутбука.
Выходит, Марк не упал в расселину и не сорвался со склона. Он спустился туда, где лежала его мать, и, свернувшись калачиком, лег рядом с ней. Очень может быть, что я прошел мимо них, когда, словно пьяный, тащился обратно к закрепленным веревкам.
Позже я узнал, что какой-то беспринципный альпинист – звучит знакомо, не правда ли? – сделал несколько снимков этих мертвых тел, а потом продал фотографии таблоиду.
Я встал, на негнущихся ногах вернулся в свой номер, зашел в туалет, и меня вырвало.
Затем я задернул шторы, выключил свет, лег на кровать и принялся размеренно вдыхать спертый воздух с запахом табачного дыма, пока дрожь не унялась.
Я закрыл глаза.
Грудь обхватили холодные руки и сдавили ее.
Я так и не вернулся в базовый лагерь. Не навестил Мингму, не совершил с ним жизнеутверждающую прогулку по долине Кхумбу.
Я уехал к чертовой матери домой.
Только вот я вернулся не один.
Со мной туда отправился Эд.
Человеческий мозг может привыкнуть к чему угодно. И я привык к Эду. «Мертвые не преследуют нас, это мы преследуем их».
Окей, это неправда. Мне просто хотелось, чтобы это было правдой.
Он появился на третий день после моего возвращения из Лхасы. Я, развалившись в своем фирменном кресле, уминал блюдо из КФЧ в пластиковом ведерке и пытался заморочить себе мозг телепередачей «Побег из города в деревню». Подняв голову, я увидел, что он стоит в углу моей стерильной гостиной; на нем был желтый непромокаемый костюм, а между пальцев стекала грязная вода.
Я не вскочил со своего кресла, не завопил. Ведь я всё время знал, что он еще вернется. Поэтому я аккуратно поставил ведерко с цыпленком на журнальный столик, встал и подошел к нему, ожидая, что он тут же исчезнет. Этого не произошло. Голова его была слегка опущена, но я мог видеть его глаза: они смотрели прямо перед собой и не поднялись на меня, когда я пошевелился; взгляд его был ужасающе пустым.
– Привет, Эд.
Он не ответил и никак не отреагировал. Просто стоял на месте.
Я протянул руку, чтобы прикоснуться к нему, ожидая, что пальцы пройдут через него, как через привидение, или же он исчезнет. Но наткнулся на нечто, напоминавшее на ощупь холодное сырое мясо. Я отдернул руку и попятился к дивану.
Он простоял так два часа, а потом испарился в мгновение ока.
После этого он возникал случайным образом; иногда промежутки между его появлениями растягивались на несколько дней, и для меня уже начинал брезжить лучик надежды на то, что он пропал навсегда. Эд приходил не только в мою квартиру. Он мог возникнуть где угодно: на улице, в магазинчике на углу, на экране телевизора. Кроме меня, его никто не видел. Это я знал наверняка.
Однажды, когда я ехал по центральной линии метро и он вдруг нарисовался в почти пустом вагоне, я сказал сидевшей рядом женщине, благообразной служащей, листавшей электронную книжку:
– Господи, вы только посмотрите на этого парня!
– На какого парня?
– На того странного типа в желтом прорезиненном костюме, который стоит рядом с дверьми.
На следующей остановке она вышла.
Экспериментируя, я провел несколько ночей в стрип-клубах и ночных казино, надеясь, что какофония звуков и насыщенный шум толпы растворят его. Это не помогло.
Выражение его лица всегда было одинаковым: отрешенным, будто он только что укололся, и пустым, как лицо моего отца в самом конце. Эд не разглагольствовал со мной, не произносил монологи моим внутренним голосом. Он всегда молчал. И хотя, находясь рядом с ним, я ощущал какой-то гул, как будто стоял рядом с работающей микроволновкой, он сам никогда ничего не делал.
Единственное, что менялось время от времени, так это его облачение. Потому что он не всегда являлся в грязном желтом непромокаемом костюме. Порой он был голым, с ярким розовым шрамом через всю грудь и серым пенисом, безвольно висящим среди мокрых лобковых волос.
Позднее я установил некоторые закономерности. Порой, когда я вел машину, Эд возникал на переднем сиденье, роняя невидимые капли воды на обивку (он никогда не садился сзади, как порядочные приведения, выбирающие момент, чтобы напугать водителя). А примерно через месяц он вдруг в первый раз подошел к моей кровати. Но не в последний. Почти неделю я просыпался с ощущением, что я в комнате не один, боясь, что по моей груди вот-вот поползут скользкие руки, холодные и неподатливые; это перекликалось с безжизненной скованностью моей собственной руки, ставшей такой после обморожения. Бороться с ним было бесполезно, хотя поначалу я и пытался; мне приходилось всё это сносить, лежать часы, секунды или минуты – каждый раз по-разному, – пока он обнимал и гладил меня. В конце концов я перестал спать в кровати и вместо этого дремал в кресле в течение дня.
Почему он вернулся? Наиболее правдоподобная версия гласит, что увиденные мною фотографии Марка и Джульет заставили его вернуться, – побочный эффект посттравматического синдрома. Но почему Эд? Не Марк или хотя бы Джульет? Почему я выбрал в качестве Третьего Человека Эда? Тут я не мог оправдываться тем, что «страдал от галлюцинаций, вызванных гипоксией». Может, я и увидел его впервые на седьмом этаже своей эксклюзивной многоэтажки, но я ведь находился не на высокогорье.
Возможно, я привез разъяренного духа с собой из Лхасы. Видит бог, этот придурок был свирепым еще при жизни.
Снова к психотерапевту я не пошел. Не имело смысла. Я точно знал, что она скажет: «Поместим-ка мы тебя, дружок, в приют для душевнобольных, а лучше – в психиатрическую лечебницу строго режима».
Нет. Я никому не мог рассказать про Эда, не имея никаких доказательств.
В специализированном магазине я заказал через интернет несколько камер видеонаблюдения, дополнительно заплатив за срочную доставку, и разместил их в квартире в духе телевизионного шоу «Паранормальная активность». Словно почувствовав, что я задумал, Эд не появлялся почти две недели, и я уже начал снова спать в своей постели. На третью ночь я проснулся от ощущения, что грудь сжимает холодный обруч его рук. На записи я лежал совсем неподвижно, скорчившись, с широко раскрытыми глазами, полными ужаса, но Эда там не было. Эд так нигде и не появился. Он был словно вампир, который не оставляет отражения в зеркале.