Какое-то время я еще просидела у фонтана в розарии. Косые лучи заходящего солнца освещали кусты роз так, что их листы источали сияние – зеленое сверху и золотое снизу, – а лепестки цветов неярко пестрели множеством пастельных тонов. Воздух казался густым, насыщенным благоуханием роз и запахом шоколадной пудры, щедро рассыпанной у их корней.

Порою я направляла взгляд к горизонту, где море сходилось с небом. Берег был рядом, но вода отошла далеко: настало время отлива. От фонтана, с того места, где я сидела, замок был почти не виден… Скоро я обо всем забыла, увлеченная созерцанием карпов, которые играли в воде и, подобно огненным стрелам, устремлялись туда, куда в тот момент падала отбрасываемая мною тень.

Я могла бы вечно сидеть вот так, на краю фонтана, в ожидании новых чудес. Но нет, нужно было идти. Я встала и пошла обратно в студию. Повернув налево у живой изгороди – не такой высокой, как остальные, – я еще раз взглянула поверх нее на горизонт и отступившее море. Поместье располагалось на холме у обширной бухты. Склон, который вел к ней, был весь усеян большими камнями и сыпучими дюнами. Уже от корней кустов на крайних шпалерах розария земля едва ли не на моих глазах осыпалась, чтобы смешаться с бескрайними песками пляжа или быть унесенной на обнажающееся при отливе морское дно. Море казалось далекой волнистою полосой.

Это было красиво, невероятно красиво. Солнце садилось. Небо светилось нежнейшими красками, будто на нижних краях летучих облаков отразился весь розовый сад. Лиловый цвет переходил в красный, красный – в оранжевый, в розовый, в кремовый…

Но вскоре все цвета потускнели, сведясь к одному – темно-синему. Затем на небо выплыл месяц, подобный серебряному серпу, очень, должно быть, острому, тусклый свет которого… Я почувствовала себя замерзшей и одинокой.

Как мне захотелось вернуться в комнату, где я проснулась!

Но, приняв решение вернуться туда и как можно скорее пройти через розарий, я остановилась, едва тронувшись в путь: не могла идти дальше.

Я впервые увидела воочию, по-настоящему, что представляет собой Равендаль, он же Враний Дол: замок казался парящим в небе драгоценным камнем прекрасной огранки, мерцающим всеми темными своими гранями. Мне стало не по себе, но сердце замерло от благоговейного восторга. Над сравнительно низкой студией нависало протянувшееся за ней длинное каменное крыло. Его темные стены уходили ввысь, и в разбросанных здесь и там окнах виднелись огоньки зажженных свечей. Замок казался огромным, необозримым, – по существу, он таким и был.

Если принять во внимание совсем не маленькие размеры студии, где я пробудилась от сна, почему я не могла предположить, что Враний Дол столь велик? Почему его мглистая каменная громада так потрясла меня?.. Не знаю, но это было именно так. И я побрела вдоль живых изгородей, вдоль шпалер, отягощенных мириадами цветов, все время бросая взгляды на замок, чтобы снова и снова видеть его, – и каждый раз он представал передо мной немного другим. Перламутр, отколовшийся от устричных раковин, поблескивал матово-голубыми искрами, похрустывая под моими неверными шагами.

Когда я в некотором рассеянии подошла к двери студии, моим единственным желанием стало узнать, который час. Не пропустила ли я удары колокола, приглашающие на ужин? Я вбежала в комнату. Там на каминной полке стояли часы. Взглянув на них, я поняла, что скоро раздастся звон колокола, – у меня оставалось совсем мало времени.

По всей комнате виднелись горящие белые свечи, толстые и высокие, на подставках из кованого железа. Их огоньки выхватывали из темноты то, на что я доселе не обращала внимания, – вощеный паркет, золоченую лепнину, облезшие зеркала, обнажившие свое исподнее, подобно тому как неряшливая женщина может показать подол нижней юбки. Колеблющееся пламя высоких свечей заставляло их отбрасывать длинные неверные тени, и в шевелении этих теней стенные росписи неожиданно ожили.

Под мраморною каминной доской теперь горел огонь. Я села поближе к пламени, отделенному от меня каминным экраном, – и тут с волнением обнаружила, что дверцы двух из стоящих в студии шкапов открыты настежь. Казалось, половодье одежд всевозможных покроев и стилей, платьев на любой вкус может выплеснуться на лежащие рядом с ними коврики! Я приступила к более тщательному осмотру имеющегося гардероба, но, едва принявшись изучать предложенные мне туалеты, остановилась. Меня чуть не прошиб холодный пот, когда я поняла, что шкапы, будто в насмешку, набиты и женскою, и мужскою одеждой.

Я сорвала с себя ночную сорочку, кинулась опрометью к давешнему высокому зеркалу и наклонила его овал так, чтобы… Не знаю, стоит ли говорить, что я сделала потом…

Mais поп[50], я зашла слишком далеко, чтобы остановиться на полпути, итак…

Я подкатила трюмо к короткому дивану (обитому, разумеется, изумрудным атласом и к тому же гвоздиками с очаровательными золотыми шляпками) и, двигая его капельку туда, капельку сюда, добилась, чтобы оно… Затем я легла и окинула себя долгим нескромным взглядом. Оценивающим, если хотите.

Значило ли это «тешить» или «позорить» себя, против чего меня столь часто и столь туманно предостерегали? Я не уверена. Нет, навряд ли – ибо то было настолько приятно, что и словами не выразить. И ничего позорного в том я не нашла. Очень скоро мои мысли… хотя то, что последовало, едва ли можно назвать мыслями. Скорее то был инстинкт. Некая чувственность захватила меня, и я сделала то, что сделала, словно мои руки были вовсе и не мои. Проведя ладонями по животу, я ощутила, как чуть заметные волоски (нежнейший пушок) приподнялись по всему телу; пальцы мои заскользили еще выше, к основанию грудей, и… и когда я впервые коснулась их шероховатых розовых кончиков, то почувствовала, как ресницы мои затрепетали, а глаза сами собой стали закатываться… и внезапно в глазах у меня померкло – чувство, показавшееся мне отрадным и удивительным. Я погрузилась в него.

…Мои руки! Какие новые орудия наслаждения обрела я! И такие… utile.[51]С их помощью я могла, глядя на свое отражение, одновременно исследовать, каковы на ощупь места, которые я прежде никогда не видела – ведь раньше я избегала зеркал, – такие, как нижняя губа, кончик языка, мочка уха; а сверх того я отважилась теперь с их помощью… проявить еще большее любопытство, чтобы разрешить кое-какие мучающие меня вопросы… не мучиться ими больше… почувствовать себя удовлетворенной… В общем, что-то в этом роде.

Из той удивительной, не нанесенной ни на одну карту страны, куда я было унеслась, меня вернул внезапный удар далекого колокола, звавший на ужин. Глаза мои тут же раскрылись. Я обнаружила, что лежу на диване в неловкой позе, вся в испарине и улыбаюсь. Стрелки на циферблате показывали восемь. Колокол прозвучал как предупреждение, что у меня в запасе всего один час, чтобы принять ванну и одеться к ужину.

Имея теперь даже избыток одежды, я задалась вопросом, где может находиться ванная. Ясно, что в таком замке она должна быть… И я ее действительно отыскала. Однако лучше расскажу все по порядку. На секретере, на стопке писчей бумаги, я обнаружила еще одну записку от Себастьяны, на этот раз сложенную вчетверо.