– Ему в любое место в центре по этой дороге ехать, так что шансы больше пятидесяти процентов точно.

– Так, тогда что у нас вырисовывается… Я подбегаю, вырубаю его, связываю, засовываю в его же Мерседес, сажусь за руль и еду за тобой за город?

– Да. Всё так. Куда за город поедем?

– Предлагаю на тот же карьер, куда меня возили. Место там глухое, не думаю, что кого-то там обнаружим. А для Череватова лучшее место для общения.

– Покажи, где это, – я указал на карте место, на что Крапива просто кивнула.

– Тогда с шести утра я буду его караулить возле дома, – подытожил я, – а ты в машине будешь готова перекрыть дорогу.

– Не рано?

– Рано, но лучше подстраховаться.

– Тогда надо спать лечь пораньше.

– Лечь то можно. Но что-то сна ни в одном глазу. Есть у меня одна идея, чем заняться. У тебя, кстати, капы нет?

– Это штука, которую в рот боксёры засовывают? Совсем случайно забыла в сумочку положить, а так всегда с собой ношу. Нет, конечно! А зачем тебе?

– Не хочу откладывать. Надо продолжить разбираться с тем, что мне в голову этот Степанов насовал.

– Ты уверен, что стоит сейчас это делать?

– Уверен.

– Я чем-то могу помочь?

– Просто будь рядом и не пугайся. И пистолет от меня подальше отложи. Что же вместо капы-то использовать?

– Да вот кусок полотенца зубами зажми, должно их защитить.

Я попробовал, неудобно, конечно, но сгодится. Я положил пистолет на стол рядом с Крапивой, сам лёг на диван. Крапива осталась сидеть за столом, сложив руки в замок и положив на них сверху подбородок. Её внимательные серые глаза не моргая следили за мной. Ну ладно, надеюсь, всё пройдёт полегче, чем в прошлые разы. Я вздохнул, закрыл глаза и погрузился в воспоминания.

Снова вспомнил посиделки, алкоголь, странное оцепенение, мысли, что должен найти какую-то её, и при этом различил новую эмоцию, что-то вроде отчаяния. Я подумал, не ищу ли я Крапиву, нет, на Крапиву ничего не отзывалось. Глупое состояние. Это могла быть Крапива, а могла и не быть. Ладно, идём дальше. Психушка, уколы потеря сознания. Я зевнул, видимо, бессознательность из прошлого сказывалась на настоящем. Разговор Степанова с куратором. Я постарался как следует запомнить голос последнего. Потом ещё инъекции, потом чувство паралича и при этом оголённой нервной системы. Ну, сейчас начнётся!

Боль! Ох, как же хреново-то… Я себя утешал тем, что раз я уже выжил, то ничего страшного не случится. Началось «мерцание». Из общения со Степановым я уже знал, что это просто создание ещё более глубокого уровня бессознательности с помощью какого-то особого излучения. Вспоминать это было невероятно трудно. Разум так и норовил отрубиться, но я заставлял себя смотреть и слушать. И я услышал и увидел. Я стал распознавать информацию.

Лицо Елисея в разных ракурсах чередовалось картинкой с надписью «надо убить», «он должен умереть», «я его убью» и так далее. Звучала звуковая команда «Елисей должен умереть», «Я должен убить Елисея», «Елисей не имеет права жить» тоже в разных вариантах. Все эти картинки приходилось рассматривать с огромным трудом, я так и норовил выскочить из всего этого и закончить мучение. Но поскольку терпеть всё-таки получалось, я продолжал.

Сама процедура, судя по рассказам Степанова, длится не так уж долго, около часа, именно интенсивность имеет значение. А вот вспомнить это уходит намного больше времени. Слава богу, боль не такая жуткая, как в первые разы. Я продолжил. И вот тут начались сложности. Сердце остановилось! Пауза затянулась, в груди началась острая боль. Я заставил себя посмотреть ещё тщательнее, что содержит в себе внушение и вдруг пришло понимание, что это просто электрический удар током парализовал сердечную мышцу. Мне действительно останавливали сердце! Но что делать?

Тук! Пауза. Тук! Пауза. Тук! Я готов был вечно слушать и ощущать эти толчки своего кровяного насоса. Запустилось. Фух… Пронесло. Там во время процедуры сердце останавливалось не так надолго, но ровно настолько, чтобы механизм закрепился. При воспоминании этот механизм сработал, но слава богу не в полную силу. Ладно, идём дальше. Я совсем не удивился, когда грудная клетка застыла на выдохе, просто продолжил смотреть. Тот же механизм – с помощью тока сокращение мышц и их полная остановка, после чего перезапуск. Всё это сопровождается картинками с надписями «Елисей жив», «не получилось», «я не смог». Понятно всё. Идём дальше.

Дальше начались внушения на тему, чтобы я не думал, не вспоминал, не размышлял, не сомневался и так далее, потом был много раз повторен приказ, что я всё должен забыть и проснуться в хорошем настроении. Всё, вроде конец.

Я чувствовал жуткую ненависть к тем, кто это сделал со мной. Нет, не конец. Я не чувствовал, что, просмотрев всё до конца, я избавился от всего этого мусора.

И я начал сначала. Произошло чудо. Боль уменьшилась процентов на семьдесят! Смотреть стало легче, всё воздействие, которому я подвергся, быстро теряло силу. То, что было вморожено в меня намертво, все эти жёстко прописанные сценарии таяли и плавились под моим взглядом словно лёд под мощной струёй кипятка. Второй раз я просмотрел всё до конца раза в два быстрее. Настроение стало боевым. Я пошёл на третий круг.

Всё прошло ещё легче, настроение стало просто отличным, голова прошла, ощущение огромного облегчения не отпускало. Я лежал с закрытыми глазами и улыбался. Потом понял, что улыбаться с тряпкой во рту неудобно и выплюнул основательно прослюнявленное полотенце изо рта. Открыл глаза.

Я это сделал!

Крапива сидела, не изменив позы, и также пристально смотрела на меня. Только всё равно что-то изменилось. Я сфокусировал на ней взгляд более пристально. Да, так и есть, глаза полны слез, и руки мокрые. Она уже давно плачет.

– С тобой всё нормально? – хриплым голосом поинтересовался я.

Девушка медленно разжала руки, тыльной стороной ладони протёрла глаза, после чего немного смущённо улыбнулась и ответила:

– Это я должна тебя спрашивать, всё ли с тобой нормально. Это тебя тут корёжило. Я чувствовала часть того, что чувствуешь ты. Это ужасно! Я не представляю, как ты выжил после того, что с тобой сделали.

– Сейчас всё позади. Я чувствую себя отлично! Такое ощущение, что я изнутри голову помыл.

Хотелось пить. Я встал