— Ее родители приехали из Варшавы, — сообщила я Ольге. — Твоя семья оттуда?

— Нет. Краков.

— Эти три дня она ходит на работу.

— Я слишком боюсь! — Ольга сжала губы, стараясь унять дрожь.

— Прошу тебя, Ольга, возвращайся на работу. Ты нужна нам. Ведь твоей семье требуется, чтобы ты работала?

— Да, — прошептала она.

— Вот и хорошо. Мы встретимся завтра.

— Да.

Вход во двор компании «Печи Тиффани» в Короне представлял собой железную дверь, на которой масляной краской было написано: «Вход запрещен, за исключением строго по делу». Я с усилием толкнула ее, счистила сажу с рук и приподняла край юбки над закрепленным внизу рельсом, чувствуя себя частью солидной промышленной отрасли.

Меня тревожило, что бронзовая филигрань для лампы с маками не будет готова к тому сроку, когда она нам потребуется, а это означало, что я должна совершить путешествие в Корону на пароме и поезде, когда у меня и так дел по горло. Меня раздражало, что эти проверки продвижения работы нельзя сделать по телефону, однако же мистер Грей, мастер, настаивал, что не может услышать телефонный звонок. Мол, если не приду лично, работа для моего маленького отдела будет отложена в долгий ящик, а задания для проектов мужчин станут выполняться моментально, потому что некоторые их отделы размещались на участке самой фабрики. Присутствие на рабочей площадке помогало протолкнуть их заказы.

В литейном цехе мистер Грей заявил, что два вида основ и отделочные украшения, спроектированные для лампы с маками мистером Тиффани, как масляной, так и электрической, были почти готовы, но филигрань для листьев и тычинок еще и не начинали. Я принялась тормошить его, и он согласился запустить ее следующим заказом.

Шагая в стекольный цех, я почувствовала, как меня захлестывает любовь к лампе с маками. Я даже осмелилась во сне выгравировать свое имя на алом лепестке. Удовольствие, от которого кружилась голова, постепенно перешло в обжигающий ужас при мысли о разоблачении. Моя дерзость дошла до мистера Тиффани, который сердито выговорил мне, и наша чистая любовь артистов превратилась в пепел. Я проснулась в холодном поту от стыда, но с облегчением, что это только сон.

В стекольном цеху я стояла на некотором расстоянии от участка Тома Мэндерсона, наблюдая, как тот придавал форму десятидюймовой вазе. Ко мне подошел мистер Нэш.

— Том может изготовить за час четыре штуки попроще, — сообщил он.

— Он — мастер!

— Все они у нас такие. В прошлом году мы выдали двадцать тысяч ваз и чаш.

— Это замечательно! Поздравляю вас с парижскими наградами за стекло «фавриль».

— Работа сама по себе вознаграждение.

— Вы не расстроены, что мистер Тиффани не назвал вашего имени в пресс-релизах? Он забирает всю славу, хотя превращаете песок в драгоценности именно вы.

— Я предпочитаю доброе мнение людей здесь, нежели суждение нескольких членов жюри на другом континенте.

— Желать и того и другого не является чем-то чрезмерным, — набралась храбрости высказаться я.

— Я люблю стекло. Это — живое создание. Видеть, как его выливают раскаленным и оно переливается цветами на катальной доске, — не сравнится ни с чем. Для меня этого достаточно.

Я посмотрела через цех на участок Тома Мэндерсона. Он и другие наборщики и декораторы донесли вазы и рюмки Тиффани до Парижа. Мистер Тиффани, надо полагать, никогда в жизни не выдувал стекло в горячем цехе.

— Вы полагаете, этого достаточно для Тома?

— Я его никогда об этом не пытал. Мы просто делаем нашу работу, хорошо чувствуем себя, когда она получается, с удовольствием пропускаем по пинте пива, если все в порядке, чувствуем себя не в своей тарелке, когда все идет насмарку, и тогда тоже пропускаем пинту пива.

Может, у женщин это выражалось по-иному. Возможно, мы более сложные натуры.

— Тиффани не приобрел бы такой славы без вас и Тома, — заметила я.

— Но без мистера Тиффани не было бы Тома Мэндерсона.

Я была вынуждена согласиться с этим. По тому же принципу не было бы и Клары Дрисколл, художника по лампам из свинцового стекла, без мистера Тиффани и мистера Нэша.

Я попросила показать, где студия по работе с эмалью, пересекла двор и просунула голову в дверной проем.

— Сюрприз!

— Клара! Мы не ждали тебя! — воскликнула Лилиан. Садись, выпей чаю.

— Чаепитие в рабочее время?

Она захихикала при виде моего изумления.

— Местная служаночка приносит его каждое утро. И обед тоже.

— Сегодня нас только двое, — объяснила Элис. — Мисс Лэнтрап навещает поставщика стекла, а Патрисия плохо почувствовала себя и отправилась домой.

На столе были разбросаны молочай, полевые цветы, стручки с семенами и ветка паслена с оранжевыми ягодами, на соседнем столе красовались ряды банок с порошковой стеклянной эмалью, образуя истинную радугу цветов. На стенах висели прикрепленные булавками акварели цветущих папоротников, розового алтея и виноградных лоз. Я подумала, что Ольга развернулась бы тут вовсю.

Элис показала мне эмалевое панно с раковинами устриц и мидий, угнездившихся среди оливково-зеленых лент водорослей с выпуклыми шишечками коричного оттенка. Внутренняя часть устричных раковин имела такой же атласистый перламутр, как и у настоящих.

— Изысканно, — вырвалось у меня.

— Это называется чеканкой. Мы делаем формы с помощью небольших молоточков и кернеров. Мистеру Тиффани еще не показали это в завершенном виде. — Ее глаза блеснули предвкушением триумфа.

— Он приезжает сюда дважды в неделю, всегда с новой идеей, — сообщила Лилиан.

— Дважды в неделю! — Неприятный холодок пополз у меня по спине. Четыре ремесленницы не могли производить так много, чтобы ему требовалось консультировать их дважды в неделю.

Я заметила карточку с нарисованным молочаем и надписью почерком мистера Тиффани, который невозможно спутать с другим из-за его своеобразного витиеватого написания буквы «Т».

«Стили — это просто копирование того, что сделали другие, возможно, сделали лучше, нежели мы. Господь наградил нас талантами не для того, чтобы копировать таланты других, но чтобы использовать наше собственное воображение для достижения откровения Красоты».

Хотя мне было известно, что мистер Тиффани мыслил именно таким образом, он никогда не писал ничего подобного именно для меня.

— Вот так он предлагает нам мотивы, — объяснила Лилиан. — Иногда делает набросок чего-то прямо у нас на глазах, но мы не обязаны использовать его замыслы, если наши собственные нравятся нам больше.

Элис потянулась к полке:

— Я разработала поднос с молочаем с одним раскрытым стручком, чтобы показать внутренность, а с другим — закрытым, для демонстрации бугристой поверхности. У него появилась блестящая идея сделать открывающуюся половинку на закрытом стручке.