Так получилось, что никто из монастырской братии еще не знал о случившемся, потому что крепостные Ворота, перед которыми выстроились покойники во главе с Гуго, можно было видеть лишь с одной сторожевой башни. А поскольку боевые рожки кнехтов молчали и не объявляли тревогу, то и монастырская жизнь текла своим размеренным чередом согласно уставу и распорядку дня, утвержденному начальством. Сам Алоизий, так же как и Ротгер, проснулся с чувством надвигающейся непоправимой беды, вызывающим холодный озноб. Приора трясло, как в лихорадке, хотя спал он под одеялом, а температура воздуха в его опочивальне была даже выше, чем обычно.

Это состояние он впервые испытал, когда надзиратель католического коллегиума, где прошли годы учения Алоизия, поймал его и еще одного очень симпатичного юношу (имя этого розового и хорошо упитанного херувимчика давно выветрилось из памяти приора), за весьма предосудительными утехами, которые влекли за собой большие кары и даже изгнание из учебного заведения. Но тогда неприятности обошли «шалунишек» стороной, потому как надзиратель о том, что видел, никому не обмолвился ни единым словом. Это было удивительно и необъяснимо.

Лишь спустя годы патер Алоизий понял, почему его не наказали и не лишили права получить сан католического священника. Дело в том, что ни он, ни его партнер не были одиноки в своих неестественных играх. Однако выгонять из коллегиума всех, имеющих нестандартную сексуальную ориентацию, значило уменьшить число будущих духовных наставников почти на треть.

Встав с постели, Алоизий первым делом потребовал принести подогретого вина с пряностями, чем здорово удивил послушника, прислуживающего приору. Выпив горячий хмельной напиток и согревшись, Алоизий оделся и вышел на монастырский двор. Став приором, он не всегда посещал обязательные для каждого монаха службы, изображая очень загруженного делами руководителя, хотя на самом деле Алоизия постоянно одолевала скука от ничегонеделания. И не занимайся приор алхимией и опытами над людьми, он совсем бы потерял вкус к жизни.

Да, он добился высокого места на иерархической лестнице католической церкви, но одно дело управлять делами монастыря, который находится в цивилизованной Европе, а другое дело – здесь, в окружении полудиких варварских племен и схизматов.

Неожиданно Алоизий услышал крик или просто громкий возглас.

Он был едва слышен, и, наверное, в другое время и в ином настроении приор не обратил бы на него внимания – мало ли что могло случиться с послушниками иди монахами, занимающимися хозяйственными работами; может, кто ударил молотком по пальцам или уронил на ноги поленья, а возможно, они просто дурачатся. (Несмотря на строгости монастырского устава, Алоизий, в отличие от бывшего приора, позволял своим подопечным, особенно молодым, время от времени расслабляться). Но сегодня все его чувства были обострены, а настроение Алоизия оставляло желать лучшего. Поэтому он решительно развернулся и пошагал к зданию, где размещалась лаборатория брата Теофраста. Крик доносился именно оттуда.

Он не дошел до входной двери всего несколько шагов, когда оттуда выскочил брат Бенедикт. Приор даже несколько растерялся, а потому сразу не окликнул монаха. Тот же, словно не замечая своего начальника, быстро прошел мимо, держась левой рукой за бок.

Возмущенный такой неучтивостью Алоизий уже открыл рот, чтобы окликнуть брата Бенедикта, как тут в дверной проеме появился кнехт, один из двух стражей, охранявших лабораторию Парацельса. Его лицо было окровавлено.

– Стой! Держите его! – закричал кнехт, указывая на монаха.

Дальнейшие события развивались столь стремительно, что Алоизию показалось, будто он видит дурной сон. Обернувшись, брат Бенедикт сунул руку за пазуху, и вслед за этим движением в воздух вспорхнула серебристая рыбка. Она оказалась ножом, который воткнулся кнехту в горло.

Остолбеневший и онемевший приор видел, как солдат упал, опрокинувшись навзничь. Затем ему хорошо запомнился злобный взгляд брата Бенедикта, которым он буквально пригвоздил к земле Алоизия. А потом совсем потерявший способность мыслить и что-либо соображать настоятель монастыря некоторое время наблюдал фантастическую картину превращения монаха в паука. Нет, брат Бенекдикт не превратился в огромное насекомое; он всего лишь подбежал к монастырской стене и полез по ней вверх с невероятной скоростью и сноровкой.

Приор очнулся от столбняка лишь тогда, когда монах исчез с его поля зрения. Похоже, Бенедикт спрыгнул в ров с водой с внешней стороны монастырских стен, потому что Алоизий услышал всплеск.

– Сюда-а!!! – завизжал обретший дар речи приор. – Все сюда! Быстрее, бездельники!

Его пронзительный голос прозвучал как боевой рожок. Монахи полезли во двор со всех щелей словно тараканы. Вскоре возле Алоизия уже была целая толпа его подчиненных. И все они были вооружены.

Монахи любых религий в те смутные времена в молитвах просили милостей у своих богов, но больше надеялись на свою силу и воинскую выучку.

– За мной! Туда! – указал приор.

И все ринулись вслед ему к лаборатории брата Теофраста.

Дверь помещения, где проводил свои опыты Парацельс, была распахнута настежь. Алоизий увидел лежащего на полу в луже крови слугу алхимика и самого брата Теофраста, который склонился над ним с куском белой ткани. Видимо, в этот момент он намеревался перевязать своему помощнику рану.

– Что случилось!? – воскликнул приор.

– Змея нанесла свой удар, – коротко ответил Парацельс.

– Езус-Мария…

Приор непослушной рукой перекрестился.

– Уведите отсюда монахов и сообщимте брату Ротгеру, – приказным тоном сказал Теофраст.

Алоизий не стал мешкать. Он еще до конца не знал всех обстоятельств чрезвычайного происшествия, но сразу понял, что ситуация очень серьезная. Ротгер появился в монастыре быстрее, нежели можно было предположить. Он как раз шел сюда потайным ходом, чтобы сообщить приору печальные новости.

Едва Алоизий начал говорить, как рыцарь уже все понял.

– Чаша?.. – прохрипел он изменившимся голосом.

– Не знаю, – честно признался приор.

Ротгер, не обращая внимания на Алоизия, вихрем помчался в лабораторию Парацельса. Приор потопал за ним, смешно переваливаясь со стороны в сторону, – как старый селезень.

Когда рыцарь забежал в лабораторию, слуга уже лежал на топчане, а на его перевязанной груди стояла чаща. Облегченно вздохнув при виде древней реликвии, Ротгер спросил:

– Он будет жить?

– Хотелось бы надеяться… – Теофраст сокрушенно покачал головой. – Но его жизнь держится на тонкой нити, и боюсь, что ему даже магическая сила чаши не поможет. Чересчур серьезная рана…

– Как это случилось?

– Брат Бенедикт принес дрова для камина (хотя никто его об этом не просил), а когда он вошел в лабораторию и закрыл за собой дверь, то сразу же набросился с ножом на этого несчастного. Но он оказал серьезное сопротивление и даже ранил монаха. Что, собственно говоря, меня здорово удивило – я никогда не замечал за ним больших способностей в обращении с оружием…