вашими ногами. А захотела бы, так и убил бы тебя.

— Ты спятил… — мне кажется, я впервые говорю с этим человеком.

— Я сам сказал тебе это ещё несколько недель назад. И я с тобой честен.

Я попал в страну безумия, или я сплю? Поэтому всё так дико и перевёрнуто…

— Ты со мной честен?! Что тогда предательство? — спросил я, уже теряясь.

— Ложь. А я не лгу, — ответил Гуннар.

— От этого мне должно стать легче? Или я снова стану доверять тебе?

— А я никогда не предавал тебя и не предам. А не веришь мне, убей.

— Я уже не убил тебя один раз.

— Пожалел?

— Почти, — я смотрю на него, будто пытаюсь разглядеть то, что не знал раньше в нём. Как мне понять его? Как мне думать о нём? Чего ждать? Убить, как сам он просит?

— Берегись, — гнев почти отпустил меня. — А сейчас уйди, Сигню благодари, что в морду тебе дала… Дураку.

Я сплюнул и пошёл к своему шатру, решив, что сейчас лучше мне побыть с моей женой.

За какие-то несколько мгновений я потерял и вернул себе радость жизни. Её смысл. Ибо что мне Победа, что мне вся Свея, если Сигню лжёт мне, если Сигню не со мной…

Но как легко я поверил! Как легко отдался подозрениям! Ничего не видел ещё, едва подумал и уже решил, что она может лгать мне. ОНА!

Сразу подумал так, не размышляя ни секунды. Впервые, не думая. Почему?!

Я дошёл до своего шатра, застал Бояна выходящим.

— Уснула. Устала так, что идти не могла… — он посмотрел мне в глаза, — А знаешь… За эти сутки с лишним она спасла людей больше, чем народилось за прошлый год во всей Свее.

Я смотрю на него, должно быть монстром меня считает плотоядным…

— Боян, — сказал я. — спасибо тебе.

Он поднял на меня глаза, очень светлые, ясные.

— Не за что благодарить меня, — сказал Боян тихо. — Её нельзя ревновать, с ума сойдёшь, — серьёзно сказал мне скальд. Мне. Сигурду Виннарен. Но я не злюсь и верю, что он знает, о чём говорит. Вот только как мне его совету последовать?

Я долго смотрел на неё. Она лежит навзничь, пряди волос распустились, завились вокруг лица, побледнела совсем. Это не сон даже, забытьё.

Спасла людей больше чем народилось за прошлый год… А я её во лжи, в низкой похоти сходу заподозрил, без причины, даже без малейшего повода.

Боян укрыл её одеялом из меха красной лисы, только башмаки снял, вот они, стоят возле. И руку перевязал… Любит её. Он любит. Не Гуннар. Тот в умопомрачении дурном, какая там любовь…

Она все силы за прошедшие сутки на раненых растратила, а я решил, в один миг решил, что она предаёт меня. Я, который всегда думает, множество раз раскладывает в своей голове все возможные варианты любого события, здесь не думал и не способен был думать. Потерял весь ум, со страху что ли? Со страху, что могу потерять её любовь…

Но с чего я вздумал этого бояться?

Я лёг рядом, я хочу чувствовать её рядом, слышать её дыхание. Мы так давно не были вместе. Кажется века. Прости меня…

Я заснул не сразу, прислушиваясь к её дыханию и размышляя о том, что произошло сегодня. Не между нею и Гуннаром. А со мной. Эти мысли отодвинули даже мысли о Победе.

Мы с Сигню не говорили наутро о том, что случилось накануне. Будто ничего не было. Я не хочу, чтобы она знала, до чего дошёл Гуннар, что он не во власти восхищения, владеющего сейчас всем войском в отношении неё, что всё куда глубже. Я не хочу, чтобы она вообще думала о Гуннаре.

И я оставил жизнь Ивару Грёнаварскому из одной злости на Гуннара, ведь именно он первый сказал, что не стоит этого делать. Если бы не это, Ивар бы сгорел в погребальном костре, как и положено поверженному конунгу…

Будет завтра и тризна на ледяном ветру, сборы лагеря и отход из долины под начинающимся снегопадом, который едва не запер нас здесь, между холмов. Всё завтра. Всё после.

И возвращение наше с победой в Сонборг. Но я много-много дней не захочу ни смотреть в лицо моего лучшего друга, моего воеводы, ни говорить напрямую с ним, ни оставаться наедине…

Глава 10. Свея

Прежде чем отпраздновать Победу по-настоящему, надо было объединить Свею. Вот почему празднование и объявление Свеи Единой, отодвинулось на целых три месяца, в течение которых мы вместе с Сигню, с алаями, с Советниками объехали все три вновь присоединённых йорда.

В каждом йорде надо было оценить положение дел, сосчитать жителей и казну, решить, что надо сделать в первую очередь, что подождёт до лета. Фёрвальтеров во всех трёх новых йордах выбрали на общем сходе на главных площадях городов. Выбирали из своих, из самых достойных, кого знали всю жизнь. Но на первое время здесь оставлены были и наши люди.

В Бергстопе, красивом, расположенном в долине между скал, остался на первое время Легостай, которому не удалось поучаствовать в Битве четырёх конунгов, как стали называть наше победное сражение, и который рвался доказать, что он может быть полезнее многих.

В Грёнаваре, лесистом йорде Ивара, что жил теперь вместе с семьёй на окраине Сонборга пока под охраной, остался Исольф. Здесь найдена была самая большая казна, а город, как и весь йорд, был не устроен, дремучие леса «мешали» строительству дорог, хотя были полны зверьём как нигде.

В Эйстане остался на время Стирборн, вскоре влюбившийся в одну из девчонок, дочерей бывшего алая, погибшего в Битве четырёх конунгов. Мы это узнали, когда он через несколько месяцев попросил позволения жениться на Ждане, так звали девушку. Отец её и мать были из славян.

Но все алаи и Легостай вернулись в Сонборг уже осенью, оставив йорды на уже проверенных фёрвальтеров. Ежегодно мы будем наезжать в каждый йорд, и слушать народ, проверять, как идёт начатое строительство, как фёрвальтеры выполняют свои обязанности. И если выяснится, что дурно — они будут изгнаны с позором. Для этого будет проводиться тайное голосование. Чтобы никто не боялся. С помощью всё тех же древних чёрного и белого мешков. Вот такое народное самоуправление.

Только в Норборне не было теперь столицы. Там мы возводим только несколько фортов. И ездим с проверками туда чаще, чем всюду. Я не мог доверять йорду, где в спину Сигню послали стрелы и проклятия.