— а я уж опасался, будто ты у нас особенный. Вовсе нет. Страж иль не страж, а такой же червь, как и прочие, — он поднялся из своего кресла, подошел к столу из драгоценного черного дерева, со временем становящегося тверже камня. Подхватив за витую ножку серебряный кувшин, наполнил два кубка, поглядел на Некра, открыл перстень и всыпал его содержимое в первый: очень искусно вырезанный из слоновой кости в виде бутона.

— Белая лилия — цветок мертвых. Символично, не так ли?

— Яд меня не возьмет, — предупредил Некр. — А если бы и взял, ничего страшного. Я ведь бывал уже по ту сторону. Невозможно сделать раба из того, кто не страшится гибели.

— Значит, надо, чтобы страшились! Долой сказочки о добром посмертии! Только суд. Либо блаженство, либо муки — награда и кара по делам прижизненным!

— Бред умалишенного…

— Посмотрим! И да, зелье не убьет, но спать ты будешь долго. А там… я сделаю то, чего намеревался, мой старинный друг, — произнес собеседник, отпил из другого кубка, скривился, словно вино совсем скислилось и выплеснул его на ковер. — Увы, встреча не задалась: даже если я прямо прикажу, служить мне ты не будешь. И убить того, кто мертвец наполовину, я опять же не в силах, только задержать. Не допущу исполнения пророчества.

«Зря…» — подумал Некр.

Не явись он сюда, так и витал бы в облаках заблуждений. Былая дружба загнила, выродившись во что-то омерзительное и опасное.

— Всего час назад мысль выступить против тебя показалась бы мне дикостью, — признался он. — Но сейчас я считаю иначе. Ты сам вершитель своего пророчества, — взвешивая каждое слово, словно гирьки, должные уравновесить чаши весов, обронил Некр, мысленно перебирая несколько подвластных ему знаков. По меркам других стражей он был непозволительно молод, а потому, несмотря на усвоенные при жизни знания, напитать силой мог только несколько из них. Сил вырваться из пирамиды у него не хватило бы, но вот вызвать невидимого соглядатая — вполне. Пока собеседник не сообразил на что он способен и не приказал не делать этого. А еще Вир теперь в курсе всего. Уж он-то вырвет непутевого ученика из самой Бездны.

— Ты сумел бы помочь! Как тогда, во время наших скитаний: пока ты не влип в служение Тьме, а я не осознал истинного предназначения Свету!

— Переход — не есть зло, и мой второй мир никакого отношения к нему не имеет, — устало произнес Некр, заходя на новый круг одного и того же разговора.

— Когда люди начнут трястись от страха, обнаружив у себя болезни и язвы, бить поклоны перед идолами или измалеванными фресками, а то и просто в поле, обратившись к востоку; боясь посмертного судилища открывать жрецам самые сокровенные тайны и класть жизни по одному их слову, щедро проливая кровь неверных на алтарях веры в единого для всех бога, мы вернемся к этому разговору.

«Этого не будет!» — хотел бы Некр выкрикнуть это, но, увы, он являлся стражем, а не тем, кто копит знания и заражает очередной идеей целые народы, безвозвратно меняя их жизнь.

И помешать он не сумеет, только приготовиться, смириться с неизбежным и противостоять так, как умел всегда — сжав в руке острый клинок или жезл с навершием из аметиста, топаза или гелиодора.

— Свет ослепляет и дарит боль. В отличие от мрака, — сказал Некр.

— Истинная вера без страданий невозможна.

— Ложь, — произнес Некр и не без изумления увидел, как пусть и у хранителя знаний, но по-прежнему человека, начинают хищно гореть глаза. И улучил мгновение, хватившее ровно на один мысленный импульс — слабый, неровный, не существуй связи между ним и учителем, ничего не вышло бы, но она была достаточно сильной. Краткая мысль, зарница в ночном небе, вскрик птицы, сбитой на излете, искра костра, кольнувшая ладонь — невыносимо мало, но на самом деле много. Существо возникло за одной из фресок и тотчас юркнуло в неприметную щелку, прячась даже от него. Правильно прячась, поскольку если ему прикажут, Некр и расскажет, и сам попробует отправить обратно того, кого вызвал. От существа Вир узнает чуть больше — то что происходит сейчас и будет происходить после, когда Некру прикажут выпить из кубка и заснуть мертвым сном.

— Вы, стражи, стоите на рубеже между жизнью и смертью, охраняете соседний мир, — сказал, будто выплюнул собеседник. — Те, кто рядится в тварные шкуры, обрастает чешуей и перьями, сторожат мир иной: бурлящий безумием. А мы, хранители знаний, рождаемся и становимся демиургами.

— Ложь, — произнес Некр.

— В третий раз не спущу, — предупредил собеседник.

— Плевать. Глупо врать тому, кто знает правду, не находишь?

— У каждого правда своя, — осклабился тот. — Рассуди сам: в твоем втором мире правят боги, отчего же не родиться богочеловеку? Смески-то вполне существуют: колдуют помаленьку, вероятное будущее предсказывают, кого влечением одаривают, а кого и к вам отправляют раньше срока.

— Рыцарей забыл.

Собеседник поморщился и махнул рукой.

— Плод жалости к себе одного из ваших дал всходы. Подумаю, как использовать можно.

— Не выйдет.

Собеседник пожал плечами.

— Они защищают людей. И не вмешиваются в распри, — напомнил Некр. — Суть никому не изменить.

— Но попробовать-то извратить можно? — некоторое время собеседник смотрел на него так, словно играл в древнюю детскую игру: кто кого пересмотрит. Или, быть может, ждал, когда Некр дрогнет и отведет взгляд? Однако тому Орден был совершенно безразличен, ему с лихвой хватало своих.

— Суть вернувшихся не изменить.

— И Бездна с ними тогда. Помешать они не смогут, а людей защищают — так пускай. Лучший помощник пастуха — пес.

— А пастух — ты, конечно же? — усмехнулся Некр.

— И пастух, и плотник, и гончар, и каменщик… Богочеловек! Это же так справедливо.

— Если бы человекобог — я, возможно, еще и подумал.

— А есть разница?

— В человечности.

Пламя в глазах, казалось, жглось. Зрачки накалились, стали белоснежными, и Некр все пытался, но никак не мог отвести от них взгляд.

— Душу положу, а остановлю тебя, — пообещал он. — Возможно, пройдет вечность, а может и нет, но способ я найду.

И ненавистный взгляд дрогнул, собеседник отвернулся, задохнувшись от обиды и злости, сжал кубок из слоновой кости так, что побелели костяшки пальцев, пересек разделяющее