В статье капитан-лейтенанта Ф.Нарбута читаем такую фразу: «Пусть пишут все, кто что знает о знаменитой обороне Севастополя и о деяниях черноморцев, правда выяснится сама… но зачем же скрывать своё имя в таком случае?» Словно в ответ на это иронически замечает Рыкачёв: «Мне решительно неизвестно, кто автор рассматриваемой статьи. Но должен быть русский, потому что устыдился подписать своё имя под таким творением».

Вот что писал капитан-лейтенант Афанасьев в «Ответе моряка» «Русскому Архиву»: «Это поразительное явление (статья анонима. — С. К.)ещё более возбуждает чувство крайней обиды, что оно прикрыто знаменем «Русского Архива», который, по подстрочному замечанию редакции, признал полезным закрепить печатью эти отрывки в том убеждении, что они будут иметь цену на весах последующей беспристрастной истории. Мы понимаем, что «Русский Архив» есть сборник материалов для русской истории и было бы странно с нашей стороны требовать от него исторической критики для очистки помещаемых в нём статей, но мы совершенно вправе ожидать от всякой редакции деликатности, требовать, чтобы заявлением очевидно ложного отзыва о наших адмиралах без имени автора и, следовательно, на полную ответственность редакции, не раздражали в нас чувства справедливости».

Возникает вполне обоснованное предположение, что аноним был поддержан в «Русском Архиве» и что он был не одинок. На эту же мысль наводит и отрывок одной из статей: «…решается идти один, невооружённый, жалкий против поднявшейся бури всего самого честного и горячего, что встаёт на него поголовно». Именно эта его «единичность» и кажется странной.

«Статья эта по содержанию своему не заслуживает ничего более, как полного забвения», — читаем мы у Рыкачёва. Да. Но мы скажем, что ещё она принесла пользу, как ни странно это звучит рядом со всем, что здесь уже о ней сказано. Более красноречиво, образно, чем у авторов статей, выразить это трудно, да и незачем: «А между прочим, нельзя не сказать и спасибо — через грязь проглянет золото, и мы снова напомним нашим соотчичам дорогие для всех нас русских имена наших адмиралов — Лазарева, Нахимова и Корнилова…» Это Нарбут. А блистательно — художественной аллегорией Рыкачёва мы завершим наш разговор: «И вместе с тем, из этих записок… являются ещё выше, ещё светлее два образа наших адмиралов, Нахимова и Корнилова. Как древние статуи из вечного несокрушимого мрамора, забрызганные грязью и желчью, запылённые временем, встают они перед читателем и поражают его изяществом форм и неподражаемым искусством ваятеля… Первый дождь смывает эти следы, и они восходят на свои пьедесталы непоколебимые и доступные только справедливому удивлению и поклонению потомства». И пытливому, глубокому достойному их исследованию, — добавим мы от себя.

* * *

…Синопское сражение закончилось небывалой победой Черноморского флота: турки потеряли 15 из 16 кораблей и около трёх тысяч человек убитыми и ранеными. В плен были взяты командующий турецкой эскадрой вице-адмирал Осман-паша, три командира корабля и около 200 матросов. Черноморская эскадра не потеряла ни одного корабля.

…Из письма В.А.Корнилова жене от 22 ноября 1853 года, Севастополь.

За мужество и храбрость, проявленные в бою, были награждены различными орденами и медалями 170 офицеров и 250 матросов [125].

Вице-адмирал П.С.Нахимов за Синопскую победу был удостоен высшей награды — ордена Святого Георгия 2-й степени (большого креста) [126].

Вице-адмирал Корнилов был награждён орденом Святого Владимира 2-й степени. В наградной грамоте говорилось:

Синоп стал «лебединой песней» парусного флота.

На юге России вспыхнуло пламя Восточной — Крымской войны.

…«Павел Степанович (Нахимов. — С. К.)не любил рассказывать о Синопском сражении, — вспоминал его адъютант. — Во-первых, по врождённой скромности и, во-вторых, потому, что он полагал, что эта морская победа заставит англичан употребить все усилия, чтобы уничтожить боевой Черноморский флот, что он невольно сделался причиной, которая ускорила нападение союзников на Севастополь». Он оказался прав.

Реакция Лондона, а затем и Парижа последовала незамедлительно: английская и французская эскадры, стоявшие в Безике, были переведены в Мраморное море, ближе к Константинополю, — так сильно опекали Османскую империю «озабоченные» её судьбой две крупнейшие колониальные державы, которые нашли повод для ослабления России и уничтожения её Черноморского флота, а также отторжения от неё в пользу Турции Кавказа, Крыма. Что касается Австрии, Пруссии и Швеции, то им обещали отторгнуть от России Аландские острова, Финляндию, польские земли, Прибалтику, дунайские княжества и устье Дуная — в обмен на их согласие участвовать на стороне антирусской коалиции.

И хотя гибель турецкого флота в Синопе ровным счётом ничего для Англии не значила, для «развязывания рук» нашёлся повод, а воевать Англия была готова только опасаясь за своё собственное морское, политическое и экономическое могущество, которому угрожали притязания российского монарха на Ближнем Востоке и Балканах.

Английские солдаты, которых отправили к берегам Дарданелл, выражали своё мнение о турках открыто и в традиционно высокомерной манере: «Нас отправили воевать за неправое дело, защищать народ, презираемый любым христианином…» [127] «Однако… всем было понятно, что Англия и Франция воевали против России, а не отстаивали независимость Турции. В Лондоне и, в несколько меньшей степени, в Париже царил милитаристский энтузиазм. Никто не хотел окончания войны. Тех, кто пытался говорить о необходимости завершения боевых действий, освистывали… Газета «Таймс» писала: «Великие политические цели войны не будут достигнуты до тех пор, пока существует Севастополь и русский флот». Военная экспедиция в Севастополь называлась «основным условием достижения вечного мира». Член палаты лордов Линдхерст во всеуслышание и при всеобщей поддержке заявил: «Мы должны пойти на заключение мира только в самом крайнем случае» — и добавил: «Было бы самым величайшим несчастьем для всей человеческой расы, если бы этой варварской нации, врагу любого прогресса… удалось закрепиться в самом центре Европы…»» [128]