Один из психиатров был даже в шаге от того, чтобы свой труд о братьях Фульчи запустить в свет. Уже заготовил и название: «Вирусный психоз. Новый подход к психотическому поведению взрослых». Суть его теории состояла в том, что психоз у Фульчи имеет что-то общее с тем, как мутируют определенные вирусы в ответ на попытки медиков им противостоять. Фульчи психотичны образом, выходящим далеко за рамки обычного понимания данного термина. Впрочем, ту работу так и не опубликовали, поскольку психиатр одинаково опасался как насмешек коллег, так и возможной обиды и, следовательно, кары со стороны братьев Фульчи, если те прознают, что он называл их «психами», пусть даже под маскировкой псевдонимов.

Тупыми братья Фульчи не были. Кто-то из высоких правоохранительных чинов однажды проронил, что Фульчи «не смогут даже написать слово «реабилитация». Это неправда: написать бы они смогли. Просто братья не имели представления, каким образом все это может соотноситься с ними, потому как ни в каком таком «психозе» себя не подозревали. Они были вполне счастливы. Обожали свою мать. Ценили друзей. Все это выражалось очень прямо и конкретно. Что же до пресловутой «реабилитации», так она для преступников, а братья Фульчи преступниками не являлись. Они всего лишь выглядели как уголовники, а это совсем не одно и то же.

Правда, закон по некоторым своим статьям с воззрениями братьев Фульчи разнился, что за годы оборачивалось для них различными тюремными сроками. Так, однажды братьев посадили за кражу русской водки в порту Сиэтла (общая сумма похищенного – $150 000), хотя их всего-навсего подрядили отвезти груз в фуре. Однако на момент задержания груз находился при Фульчи, а Фульчи при грузе, а потому вину им, исходя из понятия «правильности», пришлось взять на себя. Сиживали братья и в Мэне, Вермонте, Нью-Гэмпшире, и в приморской канадской провинции Нью-Брансуик – преимущественно за дела, связанные, по формулировке их доброго друга Джеки Гарнера, с «переуступкой права собственности», иногда с применением некоторого насилия, если кто-то случайно или нарочно нарушал одно из их понятий о том, что правильно, а что нет. Ну а незнание закона, как известно, от ответственности не освобождает.

Впрочем, самым судьбоносным в жизни Фульчи явился арест в Коннектикуте по обвинению в убийстве. На тот свет тогда отправился некто Респиратор Бенни – букмекер, вносивший в свою профессию счетовода творческую жилку, на которую его начальство посматривало косо. А начальство, в свою очередь, было отдаленно связано с теми, кто когда-то участвовал в том самом споре о вывозе мусора, в запале которого сложил голову отец братьев Фульчи. Своего прозвища – Респиратор – Бенни удостоился из-за одышливого придыхания, с которым вел развратно-сладостные разговоры по телефону с различными женщинами, которым его липкое внимание совершенно не льстило. Поскольку те скабрезные звонки Бенни совершал из комфорта своей постели, полиция вычислила его достаточно быстро. Бенни тогда задержали и повели в участок. При этом на спуске с подъездной лестницы Респиратор так жестоко навернулся со ступенек (одна из женщин, к которой он лип, оказалась женой местного полицейского), что немного охромел и, как следствие, удостоился еще одной, параллельной клички: Поскакунчик. Обе клички Бенни недолюбливал, и когда его, случалось, ими называли, горласто протестовал. Все связанные с этим – и вообще с его ловкачеством – проблемы кончились тогда, когда в голову Бенни прозорливо всадили пулю.

К сожалению, у того преступления оказался свидетель – некий добропорядочный гражданин, который и дал описание предполагаемых преступников, на удивление совпадающее с внешностью братьев Фульчи. Их заарканили, установили в процедуре опознания и обвинили в убийстве. Нашли и косвенное доказательство, подтверждавшее их присутствие на месте преступления, – оно ошарашило братьев не меньше, чем опознание, учитывая, что они никого не убивали, и уж тем более Бенни, Респиратора и Поскакунчика.

Приняв во внимание бумаги из психиатрии, судья приговорил братьев к пожизненному сроку, отбывать который их отправили в разные места: Поли – в исправительное учреждение им. Корригана в Ункасвилле, четвертый уровень, а Тони – в Северный коррекционный центр Сомерсета, пятый уровень. Там его сразу определили старшим над особо неусидчивыми заключенными, представляющими угрозу для режима, персонала и самих сидельцев. Поначалу все шло нормально («не посылайте друг друга по матери, не вымогайте денег»), но затем потребовалось изолировать самого Тони, поскольку, пока шел суд, его ум уже начал стряхивать с себя кандалы лекарственных препаратов, а в тюрьме Фульчи в ходе завязавшегося спора своротил одному из надзирателей скулу.

И сидеть бы братьям – растерянным, обиженным, невинным – весь их оставшийся век, если б те, кто заказал убийство Респиратора-Поскакунчика, в конце концов не устыдились посадки двоих американо-итальянцев, осужденных за убийство, которого не совершали, к тому же американо-итальянцев, чей отец погиб во славу родимого криминала, а мать-вдова единодушно почиталась как этническая икона материнства. Последовали кое-какие звонки, а одному особо боевитому адвокату сделали намек, что признание виновности в том процессе было недостаточно обоснованным. Дальше – больше. Дело Фульчи посыпалось еще сильней, когда в Нью-Хейвене при попытке убийства владельца ночного клуба задержали двоих громил – примерно таких же габаритных, да еще именно с тем стволом, из которого был застрелен Бенни. Очевидно, один из убийц питал к этому пистолету сентиментальную привязанность и не захотел с ним своевременно расстаться.

В результате братья Фульчи были оправданы и вышли на свободу, отбыв за решеткой три года и один месяц, а заодно получив от штата Коннектикут весьма нехилую компенсацию. Все деньги братья отдали своей любимой маме, чтобы та до конца жизни ни в чем не нуждалась. Она же, в свою очередь, выдавала теперь сыновьям еженедельное довольствие, которое они могли тратить по своему усмотрению. Траты в основном шли на пиво и на телок, а также на содержание обожаемого монстра – полноприводного «Доджа», который братья под свои нужды переделали до неузнаваемости. После мамы и друг дружки «Додж» был для них главным смыслом, цветом и украшением жизни.

И вот именно эту их гордость, их любимую «ласточку», сейчас осквернили своими пушками Уиллис с Хардингом.

– Уау, – произнес Джеки Гарнер, а это именно он сидел у обочины, дожидаясь, когда Фульчи доделают свои дела в леске. – Ну вы, парни, попали.

Именно в этот момент взгляд Хардинга упал на двоих поистине необъятных и донельзя рассерженных мордоворотов, выкатывающих из подлеска. Один из них на ходу грозно застегивал ширинку. Другой страдальчески, с закушенной губой взирал на поруганный грузовик. Их лица, и в спокойном-то виде излишне румяные, сейчас имели цветовой оттенок слив-мутантов. Хардингу парни показались обряженными в полиэстер троллями; холодильниками-близнецами в штанах и куртках из магазина «Для больших». Они даже не шли обычной походкой, а переваливались, будто трансформеры.

Вид этих двоих ужасающего вида жлобяр, прущих в их направлении, настолько завораживал, что Хардинг с Уиллисом даже не сразу сориентировались в ситуации. Хардинг все еще возился с дробовиком, когда кулак Тони Фульчи сомкнулся с его лицом. Хрупнули сломанные лицевые кости, а сам Хардинг полетел на Уиллиса, который в этот момент как раз дал выстрел. Заряд разорвал Хардингу грудь и мгновенно прикончил, почти одновременно с тем, как Джеки Гарнер сзади саданул стрелку по затылку рукояткой пистолета. Дело довершил Поли. С полминуты он гневно отыгрывался на Уиллисе, пока тот чуть было совсем не отдал концы, направившись вслед за товарищем в призовую точку невозврата. Но тут Поли свою разминку прекратил: подустала рука.