Принц рассчитывал отложить помолвку на неопределенный срок. Откуда ему было знать, что грядут такие потрясения, от которых он сам запросится к алтарю?

Свой тридцать девятый день рождения принц Альберт отметил не в Виндзоре или Осборн-Хаусе, а в Потсдаме, где Вики преподнесла ему торт, по немецкому обычаю украшенный свечами. Несмотря на присутствие жены и любимой дочери, Альберт слишком устал, чтобы радоваться. Он ложился позже всех, до глубокой ночи просиживая над бумагами, а просыпался первым, чтобы разбудить жену бодрым «Вставай!». Но работа – непрерывная, на износ – уничтожила следы былой красоты, надломила крепкое здоровье спортсмена.

Нестарый еще мужчина, принц казался карикатурой на себя прежнего – обрюзгший, располневший, с обширной плешью и глубокими морщинами между вечно сдвинутыми бровями. По утрам он прикрывал лысину париком, раз уж разводить в камине огонь не позволяла жена. Обтягивающие лосины, от которых трепетало сердце юной Виктории, уступили место мешковатым брюкам, щегольские сапоги – бесформенным штиблетам. Столько лет Альберт чувствовал себя Атлантом, что держал на плечах семью и полцарства в придачу, но к сорока годам исполин начала сутулиться.

Хуже всего были желудочные колики. Когда они обострялись, принц питался одним лишь молоком и терял сознание от усталости и голода. Был или это гастрит, вечный спутник стресса, или первые признаки рака желудка?

Так или иначе, королева беспокоилась за мужа. Но не всерьез. Альберт казался ангелом, спустившимся с небес, чтобы облагодетельствовать человечество. Но ведь ангелы живут вечно, и людские немочи им нипочем.

Стиснув зубы от боли, принц двигался вперед. Отлеживаться в постели он считал непозволительной роскошью. Семейные дела требовали его присутствия. В скором времени Альфреда ждала поездка в Южную Африку, а для Алисы был приглашен жених, принц Людвиг Гессенский. На Алису, в отличие от Вики, родители не возлагали особых надежд – лишь бы пристроить. Тихая, как тень, Алиса взирала на отца с немым обожанием, и его воля значила для нее все. На кого укажет отец, тому и быть ее женихом.

А сколько оставалось незаконченных дел! Принц-консорт открывал музеи и подвесные мосты, выступал со спичами на конгрессах, отдавал должное своему новому увлечению – статистике, в которой он явственно видел промысел Божий. Альберт прятал от близких изнеможение и лишь в письмах к дочери был искренним до конца: «Мой двойник – мельничный ослик в Кэрисбруке, которого ты, конечно, помнишь. Он был бы рад пощипать травку в Кэстл-Уэлл, но за свои труды он получает мало благодарности»[178].

Альберт вынужден был признать – он так и не научился бездумно получать удовольствие. Даже в Осборне и Балморале он постоянно думал о делах. Работа была для него и защитой от жизненных невзгод, и самой жизнью. Только в ней он обретал смысл. Альберт трудился как заведенный, но даже в самом сложном, искусно настроенном механизме рано или поздно разбалтываются винты, стирается резьба на шестеренках, ржавеют пружины…

Годы 1860-й и 1861-й стали для принца роковыми. Казалось, сама смерть идет за ним по пятам, неутомимая и безжалостная, как охотник, загоняющий зверя. Осень 1860 года едва не стала для него последней. Альберт катался в открытой коляске по окрестностям Кобурга, как вдруг понесли лошади. Впереди виднелись железнодорожные пути, перед которыми, давая ход поезду, стояла телега. Столкновение казалось неизбежным, но принц успел выпрыгнуть из кареты и покатился по земле. В 1842 году при таких же обстоятельствах разбился герцог Орлеанский, старший сын короля Луи-Филиппа. Альберту повезло намного больше: он отделался синяками и ссадинами.

Оправившись от первого шока, он бросился на подмогу кучеру, чьи увечья оказались более серьезными. Пока принц приводил возницу в чувство, обезумевшие лошади доскакали до города, где тут же были опознаны. Искать принца немедленно отправился королевский секретарь Понсонби, который помог ему добраться до дворца. Когда королева увидела мужа, окровавленного и облепленного примочками, то не знала, ужасаться ли ей или радоваться чудесному спасению.

Альберт держался молодцом, но то была хорошая мина при плохой игре. В душе он был потрясен не меньше жены. Во время прогулки с братом Альберт внезапно достал платок и разрыдался, уверяя, что видит Кобург в последний раз. Уж слишком явственно напомнила о себе смерть. «Какие твои годы», – утешал его Эрнст, но впустую. После злополучного происшествия Альберт погрузился в депрессию.

Несчастья следовали одно за другим, не давая принцу перевести дыхание. Не только лошади, но даже надежные поезда становились посыльными смерти. В январе 1861 года погиб доктор Бейли, новый придворный врач, чей профессионализм так высоко ценил Альберт. Трудно представить более странную и нелепую кончину. Опоздав на поезд, доктор Бейли объяснил смотрителю на станции Уимблдон, что спешит к королеве. Для лечащего врача ее величества можно расстараться. Поезд был остановлен, и запыхавшийся доктор забрался на подножку. А через некоторое время… в его вагоне проломился пол. На полном ходу поезда Бейли упал на пути и был раздавлен насмерть – единственный смертельный исход в этой странной трагедии. Принц был потрясен случившимся. Ему казалось, что смерть тычет костлявым пальцем в его близких и друзей.

Настоящая беда подстерегала супругов в марте. В последние несколько лет герцогиня Кентская безуспешно боролась с рожистым воспалением. Операция на безобразно распухшей правой руке не принесла облегчения. В ночь с 15 на 16 марта Виктория просидела у постели матери и услышала ее последний вздох. Альберт застал жену рыдающей на полу. Королева пережила девять родов, но никогда не держала за руку умирающего и не наблюдала, как стекленеют глаза. Горе ее было безгранично.

Виктория корила себя за те десять лет вражды, когда редкие встречи с матерью оборачивались скандалами. Благодаря Альберту мать и дочь зарыли топор войны, но как поздно это произошло!

Истерика Виктории растянулась на несколько недель, а в перерывах между рыданиями она рассматривала зарисовки надгробий и разбирала материн архив. Она перечитала все письма, которыми обменивались ее родители, и осознала себя круглой сиротой. Возраст королевы, а на тот момент ей перевалило за сорок, не умалял ее горя. В письмах к дочери она называла себя не иначе как «несчастной сироткой».

Слухи о неутешной скорби Виктории просочились за стены Виндзора. В континентальных газетах появились заметки о том, что английская королева помешалась и ее пришлось запереть в палате с мягкими стенами. У прусских придворных появился новой способ уязвить Вики. Обычно тактичная, Вики упомянула об этих домыслах в письме к отцу и попросила приглядывать за мамой.

Пока Виктория упивалась горем, все семейные дела, включая грядущую свадьбу Алисы, оказались в ведении Альберта. Дополнительные заботы стали соломиной, едва не переломившей ему хребет. Боль от такого довеска была вполне реальной, физической. Все лето принц промаялся от желудочных колик и застарелого ревматизма. «Меня лихорадит, конечности сводит от боли, и чувствую себя прескверно» – эти строки стали лейтмотивом в его дневнике.