Он подтянул труп женщины к перевернутому складному плоту и втащил наверх, а затем поплыл к другому – тот плавал в нормальном положении, на нем были люди. Были на этом плоту и трупы. Корабельный механик затянул гимн “Прославим Господа, благословенного вовеки”, вспоминал Симпсон. “Мы пели его, – отметил он, – с большим чувством”. Впрочем, запеть новый, когда они закончили, никто не попытался. “Потом мы просто ждали в надежде, что им удастся попросить о помощи по радио, пока корабль не затонул. Вокруг царило замечательное спокойствие – на наше счастье, ведь иначе нас смыло бы при малейшем волнении. Наше положение было лучше, чем у тех, кто держался на плаву с помощью досок или спасательного жилета, или же у людей в полузатопленной шлюпке [неподалеку], что то и дело переворачивалась”.

На поверхность выскочил дельфин – Симпсон назвал его “дельфином-чудовищем”: “тот поиграл подле нас, на миг из воды показывалась его черная кожа и треугольный плавник”. Прошел час, потом два. Море оставалось спокойным; послеполуденный свет переменился. “Прекрасный был закат, – вспоминал Симпсон, – и до чего же тихий и спокойный”.

Уцелевших носило по волнам – на плаву, в шлюпках, на обломках – уже три часа. Они надеялись, что помощь идет. Приди “Джуно”, ожидание было бы куда короче, шансы на спасение – куда выше. Однако Адмиралтейство решило действовать сурово и расчетливо, да и, в самом деле, неизвестно было, ушла субмарина или нет. Кое-кто из пассажиров утверждал, будто видели перископ после того, как “Лузитания” пошла ко дну, и опасались, что субмарина до сих пор где-то рядом. Как писал один из уцелевших: “Я ничуть не удивился бы, если бы она всплыла и начала стрелять по шлюпкам Люси, а то дождалась бы спасательных судов и потопила бы их”109.

Первым сигналом о спасении был дымок на горизонте, за ним последовала длинная, разномастная армада торпедных буксиров, траулеров и рыболовецких суденышек – менее ценных, нежели большой крейсер “Джуно”. Пришли “Брок”, “Брэдфорд”, “Блюбелл”, “Сарба”, “Херон” и “Индиен эмпайр”; “Джулия”, “Флайинг фиш”, “Стормкок” и “Уорриор”110.

В Куинстауне напряжение росло. Ни у одного из этих кораблей не было радио, писал консул Форст: “До их возвращения новостей ждать не приходилось”111.

Стоило шлюпке освободиться, как матросы гребли назад, искать новых уцелевших, однако с приближением вечера им чаще приходилось вытаскивать трупы, нежели спасать живых. Последней прибыла береговая спасательная шлюпка “Кезиа Гуилт” – с командой из пятнадцати человек. Как правило, она ходила под парусом, но погода была абсолютно безветренная, и люди поняли: быстрее будет на веслах. Так они преодолели расстояние около 14 миль.

“Мы делали все возможное, мы гребли изо всех сил, однако, чтобы туда добраться, у нас ушло три с половиной часа, а когда пришли, застали там только мертвые тела”, – писал преподобный Уильям Форд, командовавший шлюпкой112. В прекрасных сумерках они продвигались через обломки. “Зрелище было душераздирающее, – писал Форд, – море было усеяно плавающими телами: кто-то был в спасательном жилете, кто-то вцепился в обломки или плот – все мертвые”.

Лориэт и компания прошли в своей складной шлюпке на веслах две мили и наткнулись на небольшой рыболовецкий парусник, какие в этих краях называют рыболовными баркасами.

Когда они подходили к судну, Маргарет Гуайер, все еще перепачканная сажей, увидела, что у поручня стоит ее муж, и окликнула его113. Его лицо, по словам Лориэта, “не выразило совершенно ничего”. Он понятия не имел, кто такая эта черная молодая женщина.

Муж узнал ее, лишь когда складная шлюпка подошла прямо к поручню баркаса и он смог взглянуть ей в самое лицо. Он зарыдал.

Было 18.00. Лориэт посчитал, сколько уцелевших они со спутниками подобрали по пути: тридцать два человека. Еще пятьдесят были уже на борту баркаса. Перед тем как подняться на борт, Лориэт захватил с собой на память одну из уключин складной шлюпки.

Спустя час всех перевели на колесный пароход “Флайинг фиш”, который отправился в Куинстаун. Уцелевшие набились в машинное отделение – чтобы было теплее. Тут был Огден Хэммонд, застройщик из Нью-Джерси. Жену его никто не видел. Стало необыкновенно тепло, и “очень скоро”, как рассказывал Артур Митчелл – тот, что занимался велосипедами “Рэйли”, – “зазвучали песни, в чем проявился не только дух благодарности, но даже веселья”114.

На борту также было несколько трупов: пятилетнего мальчика по имени Дин Уинстон Ходжес; двух неопознанных мальчиков, лет около двух и шести, и пятнадцатилетней Гвендолин Аллан, одной из девочек, помогавших матросу Мортону красить шлюпку.

Дуайт Харрис в складной шлюпке помогал грести в сторону парусника вдали. Шли они медленно, с трудом. Первой до цели добралась другая шлюпка и, высадив партию уцелевших и выгрузив тела, вернулась за Харрисом и его спутниками, которых тоже посадили на парусник. Затем их перевели на минный тральщик “Индиен эмпайр”, команда которого следующие несколько часов занималась поисками людей. Когда корабль пошел назад в Куинстаун, в восьмом часу вечера, на нем было 170 спасенных и множество погибших.

На борту мальчик, которого спас Харрис, встретил своих родителей и брата – живых и невредимых. Его сестру, малышку Дору, не нашли.

Теодата Поуп очнулась и увидела пылающий огонь. Огонь в небольшой печурке. Про катастрофу она ничего не помнила. Она увидела пару ног в брюках, услышала, как какой-то мужчина говорит: “Пришла в себя”115. Несмотря на тепло от печурки, тело ее сотрясала дрожь.

Она была в капитанской каюте на корабле под названием “Джулия”. Другая спасенная, оказавшаяся на борту, Белль Нейш, впоследствии рассказала Теодате, как она туда попала. Матросы втащили Теодату на борт с помощью шлюпочных крюков. Решив, что она умерла, они оставили ее на палубе среди других найденных тел. За поездку Белль с Теодатой успели подружиться, и когда Белль увидела ее лежащей на палубе, она прикоснулась к ее телу и почувствовала признаки жизни. Нейш позвала на помощь. Двое мужчин попытались привести Теодату в чувство. Один, взяв из камбуза разделочный нож, срезал с нее мокрую одежду. Мужчины занимались ею два часа, пока не убедились, что она ожила, пусть и не пришла в сознание. Правый глаз ее окружал жуткого цвета синяк.

Ни спутника Теодаты Эдвина Френда, ни ее горничной Эмили Робинсон никто не видел.

В последствии некая особа, называвшая себя невестой Швигера, рассказывала газетному репортеру, что нападение на “Лузитанию” было для Швигера потрясением, от которого он так и не оправился. (Имени ее репортер не сообщил.) Когда Швигер после возвращения на базу приехал к ней в Берлин, поначалу она и знать не знала, что именно он подорвал корабль. “Мы все думали лишь о том, что затонул один из самых быстроходных и больших английских кораблей, и очень радовались”, – вспоминала она116. Однако Швигер, казалось, общей радости не разделял. “Разумеется, мы с его матерью сразу же поняли, что с ним произошло нечто ужасное. Он был так изможден, молчалив, так… не похож на себя”.