«Только бы с Тихоном все было в порядке, – подумала Света, ощущая, что глаза слипаются. – Завтра… С самого утра… К нему…»

Она задремала. Но когда Дрозд негромко запел, слышала каждое слово.

– Один мой друг подбирает бездомных кошек,

Несет их домой, отмывает, ласкает, кормит.

Они у него в квартире пускают корни:

Любой подходящий ящичек, коврик, ковшик,

Конечно, уже оккупирован. Не осталось

Такого угла, где не жили б эти черти.

Мой друг говорит, они спасают от смерти.

Я молча включаю скепсис, киваю, скалюсь.

Он тратит все деньги на корм и лекарства кошкам,

И я удивляюсь, как он еще сам не съеден.

Он дарит котят прохожим, друзьям, соседям.

Мне тоже всучил какого-то хромоножку

С ободранным ухом и золотыми глазами,

Тогда еще умещавшегося на ладони…

Я, кстати, заботливый сын и почетный донор,

Я честно тружусь, не пью, возвращаю займы.

Но все эти ценные качества бесполезны,

Они не идут в зачет, ничего не стоят,

Когда по ночам за окнами кто-то стонет,

И в пении проводов слышен посвист лезвий,

Когда потолок опускается, тьмы бездонней,

И смерть затекает в стоки, сочится в щели,

Когда она садится на край постели

И гладит меня по щеке ледяной ладонью,

Все тело сводит, к нёбу язык припаян,

Смотрю ей в глаза, не могу отвести взгляда.

Мой кот Хромоножка подходит, ложится рядом.

Она отступает[2].

* * *

Дрозд сказал, что лучше всего удаются простые затеи. Чем сложнее замысел, тем больше вероятность, что он сорвется из-за какой-нибудь ерунды. Поэтому они не рисковали. Диктофон в Светином кармане, приемник в машине – и можно звонить Стрельниковой.

– Ты должна лишь напомнить ей о перчатках.

И ничего больше! – несколько раз повторил Дрозд.

– Знаю, знаю! Крошки нужно раскладывать по одной.

– Вот именно. Сегодня – только один разговор и один факт. Перчатки.

– Будет забавно, если она про них забыла, – пробормотала Света. – Тогда это выстрел вхолостую.

– Твое дело – выстрелить, а там будет видно, попали мы или нет.

Они переглянулись, и каждому стало ясно, что другой волнуется. Оба одновременно протянули друг к другу руки и после паузы рассмеялись.

– Мы ее поймаем, да, Леш?

Он сжал ее пальцы.

– Даже не сомневайся. Все, звони, назначай встречу.

И тут сотовый телефон разразился Моцартом. Света любила Моцарта, но сейчас его музыка прозвучала для нее как набат.

– Это она! Леш, это она!

На зеленоватом экране высветилось имя абонента: «Анна Вас-на Стрельникова».

Свету охватил страх. Эта женщина читает их мысли? Собирается ударить первой? Откуда ей может быть известно, что они задумали?

Но она взглянула на Дрозда, и страх растаял. Лешка выглядел спокойным и уверенным. Только глаза покраснели от бессонницы. Он уходил ночью и вернулся лишь под утро, часам к шести, а проснувшейся Свете предъявил диктофон, который позаимствовал у кого-то из своих бесчисленных приятелей.

Диктофон был не простой, а замысловатый: он записывал и одновременно транслировал звук на беспроводной приемник. Дрозд в машине будет слышать все, о чем они станут говорить в тридцати шагах от него.

Света подумала, что у нее нет таких знакомых, которым можно позвонить в три часа ночи и попросить хитрый диктофон. А у Лешки есть. Но зато и ей никто не позвонит ночью и не попросит приютить три десятка белых лабораторных мышей, как случилось два года назад. Дрозд целую неделю держал у себя эту армию, а когда, наконец, избавился от нее, оба его кота выглядели готовыми пациентами психоаналитика.

– Ответь, – разрешил Дрозд, кивнув на вибрирующий телефон.

– Да, – сказала Света. – Здравствуйте, Анна Васильевна…

Закончив разговор, она посмотрела на Дрозда.

– Просит привезти ей готовые фотографии с нашей домашней съемки. Предложила встретиться где-нибудь в центре, в кафе. Ты слышал, что я ей сказала.

– Молодец, все правильно. У нее дома встречаться нельзя, кафе нам не подходит, а вот у подъезда в самый раз. И машину поставим, не привлекая подозрений, и посторонних звуков меньше. Там ведь тихий район?

– Тихий.

Света беспокойно завертела в руках телефон.

– Леш, что она хочет? Если убить меня, то почему предлагала встретиться в людном месте, да еще и в кафе? Не отравить же она меня собиралась!

– Почему бы и нет? От нее всего можно ожидать. Подсыпала бы тебе мышьяк в кофе и наблюдала, как ты корчишься в мучениях.

– Попробуй его достань, тот мышьяк. Нет, тут что-то другое…

– Самое главное: что бы они ни говорила, не заходи с ней в подъезд.

– Нет, самое главное не это, – возразила Света. – Самое главное – это не начать душить ее, когда она выйдет. А больше всего мне хочется выкинуть ее из окна. Пятый этаж вполне подошел бы.

Они приехали раньше назначенного времени. Диск с фотографиями лежал у Светы в сумке, плоская коробочка была прикреплена к карману рубашки. Дрозд убедился, что диктофон не просвечивает через ткань, и проверил уровень заряда.

– Если что-то пойдет не так, бросай все и уходи. Кстати, не забудь предупредить Стрельникову, что я жду тебя в машине. Избавим ее от искушения прикончить тебя во дворе.

– Думаешь, она тебя не заметит?

– Через тонировку? Может и не заметить.

«Скорее бы все закончилось, – думала Света, поглаживая острый угол диска в раскрытой сумке. – Нужно заниматься Тихоном. Ветеринар по телефону сказал, что состояние стабильное, но забирать его рано. Стабильное – это хорошо или плохо?»

– Стабильное – это хорошо или плохо? – вслух спросила она Дрозда, что-то подкручивавшего в маленькой камере, установленной на лобовом стекле вместо навигатора.

– Ты про Тихона? Для него – хорошо… Так, у меня все готово. Можешь позвонить Стрельниковой и сказать, что ты уже на месте.

Анна Васильевна вышла из подъезда, огляделась, заметила Свету и без улыбки пошла к ней. Даже для пятиминутной встречи в собственном дворе актриса оделась так, словно собралась в хороший ресторан, а не на облупившуюся скамейку под каштаном. Длинная широкая юбка-брюки развевалась вокруг стройных ног, топ, расшитый бисером, поблескивал на солнце. Она приближалась, держа руки в карманах, и Света вспомнила, что в таких юбках карманы исключительно глубокие и вместительные.