— Пять лет назад, то есть за три года до ее ухода из Корпуса? Она уволилась из Корпуса с хорошей аттестацией и сохранением привилегий?

— Да, именно так.

— Добровольное или принудительное расторжение контракта?

— Добровольное.

— Тогда все это пустое, — махнул рукой я. — Не морочь себе голову.

— Ты думаешь не головой, а другим местом, Ричер.

— Пять минут, — напомнил ему я. — Дуй на свое место.

Официантка долила кофе в мою чашку, и я выпил почти все, пока мысленно отсчитывал триста секунд. Затем снова подошел к телефону и набрал прямой номер Гарбера. Он ответил, и я представился:

— Сэр, это майор Ричер докладывает из Миссисипи. Вы меня слышите?

— Четко и ясно, — ответил Гарбер.

— Мне стало известно имя того, кто командовал «Свободными гражданами Теннесси» в Келхэме. Это командование было частью преступного сговора, в результате которого произошло два убийства и два уголовных преступления. Мне назначена встреча, и мне необходимо быть в Пентагоне послезавтра, а затем я немедленно прибуду на базу, и на тот момент времени введу в курс дела начальника военно-юридического управления армии.

Гарбер был шустрым парнем. Он быстро понял, в чем дело, и как следует сыграл свою роль.

— И кто этот человек? — спросил он.

— Я бы предпочел не называть его имени в течение сорока восьми часов, если вы не возражаете, — ответил я.

— Понимаю, — важно произнес Гарбер.

Закончив разговор, я положил трубку и почти тут же набрал новый номер. Офис полковника Джона Джеймса Фрейзера, расположенный в глубинах Пентагона. Офицера ведомства по связям с Сенатом. Я соединился с сотрудником, ответственным за планирование расписания встреч, и мне назначили прием на послезавтра на двенадцать часов в его офисе. Я не сказал цели своего визита, поскольку сам еще не знал ее. У меня не было реальной причины просить о встрече. Мне просто надо было побывать кое-где в этом гигантском здании. В качестве наживки в капкане.

После этого я сел за столик и стал ждать Деверо. Женщину, которая ест, как она, долго ждать в кафе не придется.

Деверо появилась через полчаса; выглядела она бледной и опустошенной. Сообщать родным о смерти никогда не бывает приятным делом. Особенно если молния бьет второй раз по матери, которая еще не оправилась от первого удара. Но все это — часть работы шерифа. Родители, потерявшие ребенка, никогда не смогут оправиться от полученного удара. А как может быть иначе?

Элизабет села напротив меня, глубоко и тяжело вздохнув.

— Плохо? — спросил я.

Она молча кивнула и произнесла после недолгой паузы:

— Ужасно. Она не будет голосовать за меня, в этом я уверена. Думаю, если бы у меня был дом, она бы его сожгла. А была бы собака, она бы ее отравила.

— Не стоит обвинять ее, — сказал я. — Второй снаряд в ту же воронку.

— Я думаю, что скоро будет и третий снаряд. Эта женщина выйдет в полночь на железнодорожное полотно. Гарантирую, что так и будет. Не позже чем через неделю.

— Такое раньше случалось?

— Нечасто. Но поезда всегда проходили там, один раз в течение ночи. Словно напоминали, что у вас есть выход, если вы в нем нуждаетесь.

Я ничего не сказал. Я хотел вспомнить полуночный поезд в другом, более приятном и счастливом контексте.

— Я хочу спросить тебя кое о чем, но не буду.

— И о чем же?

— Кто притащил в лес этих идиотов?

— И почему ты не хочешь спросить об этом?

— Потому что мне кажется, здесь целая куча разных взаимосвязанных вопросов. На базе происходит какой-то серьезный кризис. Неполный ответ окажется бессмысленным. Ты должен рассказать мне все. Но я не хочу просить тебя об этом.

— Я не смог бы рассказать тебе всего, даже если бы захотел. Поскольку не знаю всего. Если бы я знал все, меня бы здесь уже не было. Дело было бы сделано, я вернулся бы назад и занялся другой работой.

— И тебе не терпится поскорее отчалить отсюда?

— Ты закончила?

— Нет, я просто спрашиваю. Я ведь была там сама, не забывай об этом. Рано или поздно, мы все ждем момента, когда погаснет свет. Мне интересно, почувствовал ли ты это. Или для тебя это еще не пришло.

— Нет, — ответил я, — на самом деле я не хочу возвращаться обратно. Но в основном из-за секса, а не из-за работы.

Деверо улыбнулась.

— Так кто же все-таки притащил в лес этих идиотов?

— Не знаю, — упорствовал я. — Возможно, в этом замешаны несколько человек. Келхэм — это пирог, такой же, как и другие пироги, и вокруг него толпится масса народу, держа пальцы наготове. Огромное количество интересов. Масса разного рода устремлений. Некоторые из них имеют под собой профессиональную основу, некоторые основаны на личном интересе. Возможно, пять или шесть из этих идей и прошли тест на здравомыслие. А это значит, что у пяти или шести различных вертикалей власти на высших уровнях находятся пять или шесть офицеров самого высшего ранга. И от любого из них, к сожалению, можно ожидать, что он способен отколоть подобную штучку. К тому же любой из них может оказаться в состоянии сделать это. Тебе не достигнуть высшего офицерского чина в армии, состоящей из таких крепышей-мужчин, потому что ты услужливый.

— Так кто эти пять или шесть людей?

— У меня нет никаких мыслей на этот счет. Это не мой мир. Они со своей высоты видят во мне лишь мелкую сошку, армейщину. Для них я все равно что рядовой первого класса.

— Но ты собираешься прижать их к ногтю.

— Разумеется, я прижму их к ногтю.

— Когда?

— Надеюсь, послезавтра. Я должен съездить в федеральный округ Колумбия. Возможно, всего лишь на одну ночь.

— Зачем?

— Я засветился на линии, которая прослушивается и разговоры на которой записываются, и сказал, что мне известно имя. Поэтому теперь мне надо пойти послоняться там, погулять для вида и посмотреть, чем это обернется.

— Так ты что, делаешь из себя наживку в капкане?

— Это вроде теории относительности. Есть разница, приду ли я к ним или они ко мне?

— В особенности когда ты даже не знаешь, кто они, не говоря уже о том, кто из них виновен.

Я ничего не ответил.

— Согласна, — сказала Элизабет. — Пора устроить им встряску. Если хочешь узнать, горяча ли печка, иногда нет другого способа узнать это, кроме как потрогать ее.

— Ты, наверное, была отличным копом.

— Я и сейчас отличный коп.

— Ну а когда твой запал иссяк? Я говорю о Корпусе морской пехоты. Когда тебе разонравилась твоя работа?