— Так она тебя и ждет.

— Из-под земли достану. Долго нам тут все равно не сидеть. Как только отец выкуп заплатит — найду суку и шею сверну.

— За меня некому платить. — Шевелиться не хотелось, открывать глаза тоже. По правде сказать — и говорить не хотелось.

— Может, много не заломят.

— Может.

Запросить за пленника выкуп — святое дело. Правда, обычно пленных в бою брали, а не по чужим постелям отлавливали, ну да не в том суть. Не заломят, как же. За Дагобера отец заплатит, никуда не денется. А самому как быть? Матушка деньги не пришлет, после того письма, в котором стребовал долю Эдгара, вообще отвечать перестала. А может, давно списала, как покойника. Разве что Рихмер заставит, но на брата надежды мало. Судя по письмам, тот матушку еле-еле укоротил, чтобы из дома выпустила, какое там заплатить заставить. Надо было все же уговорить вместе ехать — глядишь, и брат бы давно себя человеком чувствовал, и сам бы сейчас под замком не сидел, ну да что теперь… Хлодий, конечно, шкатулку с золотом откроет — но много ли там того золота? Замок далеко еще не стал доходным и станет разве что к осени. Еще, может быть, что-то осталось у Эдгара. Возвращать, конечно, придется, но это другой разговор. Может, и получится наскрести сколько нужно. Подыхать в четырех стенах отчаянно не хотелось. Рамон выбросил гадостные мысли из головы: нечего раньше времени умирать. Скажут, сколько золота хотят, — вот тогда и придется подумать, откуда его взять. А пока и без того голова болит. Попробовать поспать, что ли, может, легче будет.

Поспать не дали: за стеной проскрежетал ключ в замке, и в раскрывшуюся дверь вошли пятеро. Один в богатой одежде и с надменным лицом, явно старший, остальные выглядели обычными рубаками.

Рамон медленно сел. Тело отвечало дурнотой на малейшее движение, но валяться перед этими не хотелось.

— Удачно как вышло, — сказал вошедший. — Ждали одного голубка, а попались двое. Что ж, тем интересней будет.

Он медленно обошел вокруг сидящего Дагобера и рявкнул:

— Вставай, быстро! Нос не дорос сидеть при правителе Агена.

Оба рыцаря не шевельнулись.

— Глухие?

— Правитель Агена — мой отец, — сказал Дагобер. — А тебя я не знаю. И не к лицу человеку королевской крови вставать незнамо перед кем.

— Храбрый голубок попался, — ухмыльнулся вошедший. — Что ж, посмотрим, как потом запоешь. — Он подошел к Рамону. — А ты — тоже королевской крови?

— Нет. И будь ты и впрямь правителем Агена, я бы приветствовал тебя как подобает. — Рыцарь с трудом различал собственные слова сквозь звон в ушах. — Но ты перестал быть им, когда бросил свой народ на произвол судьбы.

— Много понимаешь. — Чужак схватил за грудки, вздернул на ноги. Повторил: — Много понимаешь…

Он хотел сказать что-то еще, но тут Рамона вывернуло снова — чего он и боялся с самого начала. Желудок не простил резкого изменения положения тела, одно что пустой вроде был. Чужак отпрыгнул, застыл, разглядывая испачканную одежду. А через миг Рамон сложился от удара под дых. Увернуться не получалось — поди увернись, когда перед глазами плавает серая муть.

А потом стало совсем темно.

Дагобер вскочил, бросился было на подмогу — но четверо, что пришли с бывшим правителем Агена, не зря хлеб ели, повисли цепными псами, а в следующий миг у горла оказался нож. И маркизу осталось лишь беспомощно наблюдать, как рыцарь заваливается на пол от удара в висок, а чужак охаживает его сапогами с блестящими оковками на носках. Раз за разом, до тех пор, пока тело на полу перестало дергаться от ударов.

Бывший правитель Агена повернулся к Дагоберу.

— Из-за твоего дружка сапоги угваздал, теперь кровь отчищать.

— Сам, что ли, чистить будешь?

— А может, тебя заставить? А, голубок?

— Сволочь…

— Это вы пришли в мой город. Так что я в своем праве.

Маркиз дернулся и снова замер. Под лезвием прижатого к коже ножа проступила кровь.

— Бери пергамент и перо, — сказал чужак. — Пиши батюшке обо всем, что случилось. Согласится уйти с моих земель — вернешься живым.

— Не согласится, — выплюнул Дагобер. — И писать не буду.

— Ну так я не гордый, сам напишу. — Он взял маркиза за подбородок. — Молись богу своему, чтобы согласился. Не ответит через неделю — пришлем батюшке голову твоего дружка. Чтобы проникся. А еще через неделю — твою. Так что молись, чтобы согласился.

— За ним люди. Он не может согласиться. Проси денег — отец щедр.

— Нужны мне твои деньги. Я хочу мой город.

— Город ты предал сам.

— Скажи спасибо, что ты — пока — нужен мне невредимым, — прошипел чужак. — Писать будешь?

— Нет.

— Тебе же хуже. — Он стремительно развернулся и вышел. Следом исчезли солдаты. Заскрипел замок. Дагобер опустился рядом со съежившимся на полу телом, осторожно перевернул на спину. Рамон застонал.

— Живой! — обрадовался маркиз. Поднял на руки, перенес на солому. Подумал, что надо бы по щекам надавать, чтобы очнулся, — но куда еще-то, и так живого места нет. — Эй! — повторил. — Эй, очнись давай!

Тишина.

Дагобер поразмыслил с минуту, осторожно тряхнул за плечи, потом, осмелев, сильнее.

— Да очнись же ты!

Рамон вскрикнул, маркиз отшатнулся, пробормотал:

— Прости. Как ты?

— Хреново.

— Прости. Если бы… — Он уронил голову на руки.

— Бог простит.

Повисло молчание, тяжелое, густое, точно кисель.

— Какой выкуп он хочет? — спросил наконец рыцарь.

— Аген.

Рамон застонал.

— Отец на это не пойдет. — Дагобер снова спрятал лицо в ладонях. — Ради меня он всю казну отдаст. Но город… Я говорил, я же этому гаду говорил — но ведь и слышать не хочет… — Он начал раскачиваться из стороны в сторону. Вскинулся: — Скажи, что тебе еще рано! Что мы не умрем…

Рамон рассмеялся, громко и страшно. Смеяться наверняка было больно, но он не останавливался.

— Чего гогочешь?

— Вчера… — выдохнул рыцарь. Закашлялся, сплюнул кровь. — Вчера… или когда там… с тобой пили. Мне сравнялся двадцать один.

Дагобер поднял голову, встретился глазами с Рамоном. Отвернулся, съежился и затих.

Снова заскрежетал ключ в замке. Маркиз вскинулся, провел рукавом по лицу, на которое стремительно возвращалась обычная надменность.

— Написал я. — Чужак успел не только сложить письмо, но и переодеться. — Читать будешь?

— Нет.

— Ну нет так нет. — Он развернулся.

— Постой, — окликнул Дагобер. — Моему другу нужна вода — промыть раны. Еще повязки и, может быть, лубки.