– Сейчас. Но подумай, Гарри. Будешь ли ты любить меня после того, как твои друзья станут презрительно смотреть на меня? После того, как ты увидишь, что они смеются или того хуже подвергают гонению наших детей из-за низкого происхождения их матери? Или наша любовь будет постепенно, день за днем, разрушаться с каждым новым оскорблением? – Пен покачала головой и отвернулась. – Любовь – это еще не все, и она существует не в безлюдном пространстве.

«Почти то же самое говорила Летиция».

Но любовь Летиции убил Уолтер. Любовь Летиции умерла в браке, а не под давлением извне. Черт, он сомневается, что Уолтер был способен любить. Главное, он не способен был сохранять верность.

А его любовь настоящая. Гарри будет на стороне Пен. Они пройдут все испытания вместе.

Она пошла к двери.

– У тебя выдался тяжелый год в связи со смертью Уолтера и всеми изменениями, твоими новыми обязанностями. И потом, когда твоя мать и невестка подталкивают тебя к женитьбе, – это слишком. Не сомневаюсь, в следующем сезоне, когда ты успеешь разобраться с делами и родственники перестанут на тебя давить, тебе больше повезет в поиске подходящей невесты…

Гарри потерял самообладание.

– Остановись!

Он подошел и замер в полушаге от Пен. Не мог к ней прикоснуться, не доверял себе.

– Да, прошлый год стал для меня адом. – Гарри не кричал, но говорил отрывисто и резко, словно наносил удары.

Он видел, как Пен вздрогнула, и пожалел ее, но она сама его разозлила. Ему-то казалось, что она поймет.

– Знаешь, почему было так скверно? – Ответа он не ждал и продолжил, не дав ей времени возразить. Просто не мог сдержать поток слов. – Так скверно было потому, что я был один. Меня никто не понимал. Я был уже не Гарри, а граф Дэрроу. Ты можешь это понять? Тот, кем я был всю жизнь, улетучился, словно дым. Все хотят видеть графа, поговорить с графом, выйти замуж за графа. Странным образом я превратился в Уолтера и своего отца.

– Прости меня…

Слова не извиняли.

– Ты не знаешь, как быть графиней? Что ж, а я не знаю, как быть этим чертовым графом. Меня не растили графом, графом растили Уолтера. Мне предстояло искать себя в жизни самому. Я себя нашел. А когда Уолтер умер, мне пришлось взвалить все на свои плечи.

Гарри провел ладонью по волосам, вспоминая, насколько сильное он испытал и продолжает испытывать отчаяние.

– Я скорблю по Уолтеру, но ты знаешь, мы никогда не были близки. Я почувствовал ужас оттого, что мужчина в расцвете сил оставил мою невестку вдовой, а моих племянниц сиротами, и я злился. Уолтер был небрежен, чертовски безответственен, и теперь мне и всем остальным приходится за это расплачиваться.

Он почувствовал, как Пен, успокаивая, гладит его по руке, но не мог остановиться.

– Пен, я не ребенок. Я прожил на этой земле дольше, гораздо дольше тебя. Последние десять лет я не балетом занимался. Не надо относиться ко мне покровительственно, гладить по голове, говорить, что в следующем году все будет хорошо, потому что, черт возьми, хорошо не будет.

– Гарри. – Пен обняла его.

Он прижал ее к себе так, словно она была единственной, кто удерживал его от падения в пропасть или в омут темных чувств.

И это была правда.

– Пен, не говори мне, что любовь не важна. Я знаю: жизнь непроста, люди умирают, иногда случаются несчастья. Я знаю: любовь – это еще не все, но очень многое. Я не собираюсь от нее отказываться. Не хочу жить спокойной, правильной жизнью с хорошей, правильной, светской женой. Я предпочту бросить вызов всему этому чертову высшему свету и быть с тобой, а не танцевать на этих чертовых балах с молоденькими девушками.

Гарри прижимал Пен к себе слишком крепко. Она едва дышала.

Но она тоже крепко его обнимала. И плакала, хотя это не помогало дышать.

Наконец он отпустил ее и отступил, отвернулся. Стоя к ней спиной, даже пару раз всхлипнул.

Пен вытащила носовой платок и протянула ему.

Он неловко взял платок и снова отвернулся, сморкаясь.

– Прости меня. Извини за… – Гарри запнулся, подбирая слова.

«За то, что открыл душу? За то, что отбросил щит?»

– За потерю самообладания.

Он снова был графом Дэрроу. Хотя Пен знала Гарри давным-давно, он никогда не открывал душу так, как сейчас.

Даже в то лето, которое они провели вместе.

Пен подошла и снова обняла его, прижавшись щекой к его горячей спине.

– Прости, Гарри.

Он напрягся и вырвался из ее объятий.

– Да. Понимаю. Мне пора…

Гарри недоговорил. Понял, что должен остаться. Если кому и уходить, так это ей. Но Пен не уходила.

– Прости, я не понял. Чего ты ждешь?

– Я боюсь.

Эта фраза заставила его повернуться.

– Чего?

И он увидел, что она плачет.

– О Пен!

Гарри распахнул объятия. Движение это, скорее всего, было непроизвольным, но она восприняла его как приглашение. Сказать то, что она хотела, ей было легче, прижавшись к его груди, а не глядя ему в глаза.

Пен окутал его успокаивающий запах, который она почувствовала даже заложенным от плача носом, – смесь одеколона, мыла и запаха тела Гарри.

– Гарри, всю жизнь я рассчитывала только на себя. У меня не было матери, а отец…

О ее отце лучше не вспоминать.

Руки Гарри, прежде нежные, обняли ее крепко.

– Знаю, Пен. Ты всегда была отважна.

Она покачала головой.

– Может, внешне. Внутри я была трусиха. А узнав, что беременна…

Боже, Пен так сильно испугалась, что страх парализовал ее.

Может, ей повезло, что у графа не нашлось для нее другого жениха, кроме Феликса. Отыщись у него кто-нибудь еще, она скорее всего была бы уже замужем.

– Прости, что я не был с тобой, – сказал Гарри, прижимая ее к себе еще крепче. – Прости, что все это тебе пришлось пережить одной.

Что изменилось бы, будь он рядом? Пен не представляла, чтобы девятнадцатилетний Гарри на ней женился или, точнее, чтобы его отец ему это позволил.

– У меня была тетя, к которой я могла уехать.

Слава богу, тетушка Маргарет ее приняла. Не случись этого… Нет! Пен отказывалась даже думать о том, насколько все было бы ужасно.

– Но когда тетушка умерла, я снова осталась одна с Гарриет, о которой нужно было заботиться. Мне надо было быть сильной. – Пен снова подняла голову и посмотрела на него. – Гарри, ради Гарриет я готова на все. На все. Я жизнь за нее отдам.

– Знаю.

Прежде она не осознавала, что ради сбережения своей силы окружила себя такой толстой стеной, что не подпускала к себе никого, даже Джо и Каро. Никого, кроме Гарриет.