— Замолчи! — оборвал ее Ханис. — Ты обвинять меня пришла?

Ханнар прикусила губу, опустила ресницы. Мотнула головой — толстые косы стукнули по плечам.

И замерла.

Ханис понял — его черед.

Она пришла, дело за ним.

Потянулся, обнял за плечи, притянул к себе.

Легко сказать: она права.

Еще легче сказать: я должен.

А что с того? Не убить ведь, дитя зачать.

Совсем другое дело.

С прикушенной губой, не поднимая глаз, Ханнар высвободилась, через голову стянула льняную царскую рубашку. Ее грудь, нежно засветлевшая в темноте, показалась Ханису крошечной. Такая была у Аханы. Он увидел, он вспомнил теперь все, что не вспоминал так давно, с тех пор, как хайардская царевна вошла в темницу с глиняным сосудом в руках, в котором бился и замирал острый язычок пламени.

Но не робкий светильник Атхафанамы — огонь Высокого Солнца взметнулся сейчас между Ханисом и Ханнар, опалил, ослепил.

Запомнилось: тонкое, гладкое тело, прохладная кожа — и жар под ней, и кровь, общая в обоих, требующая соединения.

«Ахана, — просил он, ослепленный, — Ахана». Но она прижала сильные пальцы к его губам, и он замолчал. Но про себя назвал уверенно и твердо: «Ахана, ты».

И тонкий луч остро и гневно бил сквозь стиснутые веки…

— Потому что только ты можешь родить новых царей Аттану, — сказал он потом. — Потому что ты — царица. Но жена у меня одна. И будет одна.

— Знаю, — спокойно ответила Ханнар. — Но когда я приду опять — ты примешь меня.

— Приму, — так же спокойно обещал Ханис.

И она ушла, ступая осторожно, бережно унося свое чрево, как драгоценный сосуд, в котором — будущее Аттана.

И Ханис погрузил пальцы в растрепанные, спутанные волосы и крепко вцепился в них, чтобы прогнать обступившие его тени. Так доверчиво, открыто и радостно смотрели на него, словно не знали, что он их предал. И было их множество, аж в глазах потемнело, и было их всего двое: поклявшийся в дружбе и братстве хайард Эртхиа и сестра его, царевна Атхафанама.

А царевна Атхафанама, крепко закусив белыми зубами тонкую косичку, медленно и неслышно дышала в темноте. Ярость смиряла она, но не ревность. Жена у него — одна, сам сказал, а наложниц — кто считал у царей? Пусть берет, кого хочет, хоть бы и сестру — а что? И не такое бывало. И родную дочь может взять царь на ложе, если рождена не от жены, от рабыни. И сына… И зазорно ей, дочери царя, жене царя — ревновать к наложнице.

Но!

Брата Эртхиа позорит рыжая сука. Смерть ей! Только вернется брат, только утра дождаться, Атхафанама молчать не станет ни минуты!

Но!

Только эта тощая потаскуха может родить наследников Ханису. Потому и взял ее на ложе. Ради славы и чести мужа стерпит Атхафанама позор, навлеченный на голову брата. Но не навсегда.

Пусть живет. Пусть носит, рожает. Эртхиа узнает все. Найдется ему жена, какая подобает сыну повелителя Хайра и царю-соправителю Аттана, да! Но потом, когда эта рыжая родит Ханису детей. Хотя бы двоих.

И оба они так и не заснули: Ханис, исполнивший свой долг, и царевна Атхафанама, волей Луны заточенная на женской половине юрты.

И только Ханнар уснула, по-детски прижав колени к животу, с мокрыми ресницами и мудрой улыбкой на мягких губах.

Эртхиа прокрался в юрту, за руку ведя Рутэ-та. Ханнар спала в смежной юрте, и он не хотел тревожить ее до утра. Успеется…

Нашел кремень, зажег светильник. Натащил ворох одеял, погладил по голове уведенную невесту, свою жену.

— Рутэ-та, снимай мокрое, ложись, грейся. Соберусь в дорогу, разбужу старшую жену, тогда представлю тебя.

— Да, Эртхиа-ото.

И, скинув безрукавку, потащила через голову тяжелое от холодной влаги платье. Эртхиа глядел на нее, глядел, да и отвернулся. Эта ночь днем обернулась, и не след теперь задерживаться на ночной половине, даже если стена, ее отделяющая, только в сердце.

Развернул свиток.

«Царевичу Эртхиа ан-Эртхабадру — царевич Акамие ан-Эртхабадр.

Брат!

Дозволил повелитель и поручил мне сообщить о милости дарованной и награде заслуженной…»

Пряди волос непривычно заслоняли кудрявые строчки мелкого базиликового письма. Эртхиа нетерпеливо заправил их за уши и продолжил чтение.

«Царь говорит: раз Судьба поставила тебя над Аттаном, тебе и отдадим Аттан, под твою руку, отделим от наших владений, ибо не всякое прибавление владений усиливает царство; а также принадлежащие нам племена рабов дарим тебе и твоим сыновьям во владение навеки с их юртами и кибитками, всем их скотом и добром…»

— О! О! — воскликнул Эртхиа. Перечитал невероятные слова и вновь застонал от ликующего возбуждения. — О! О!

Под одеялами завозилась Рутэ-та. Дела мужа касались ее, степнячки.

— Что, Эртхиа-ото, радостные ли вести?

— Конец войне, слышишь? Колыбель тебе подарю — спокойно качать будешь, царица!

И с этими словами он кинулся из юрты — будить Ханиса и Аэши, и вождей, потому что радостная весть не должна быть задержана гонцом, а Эртхиа чувствовал себя гонцом, посланным Судьбой. Рутэ-та торопливо натягивала на себя мокрое платье, потому что и женщины нетерпеливы на радостные вести.

Ханис вышел из юрты сразу, как только позвал его Эртхиа. За ним, чуть погодя, появилась Атхафанама, то ли виновато, то ли с жалостливым любопытством поглядывая на брата. Вместе они пошли к юрте Аэши, Эртхиа на ходу все порывался сообщить им новость, но все махал рукой, не в силах вместить в слова ошеломляющие изменения в их общей судьбе.

Растерянный Аэши вынырнул на его зов из юрты, затягивая на ходу шнурок, поддерживающий штаны. За пологом слышались смешки, и смущенное, и раздасадованное перешептывание.

— Ты что? — ворчливо удивился Аэши, но тут же опомнился. — А-а! Что так долго, брат? И где она?

— Кто? — опешил Эртхиа, за радостью забывший, что новая жена его уведена у анды. И прежде, чем он успел сообразить, на площадку между юртами вылетела разъяренная Ханнар, волоча за руку испуганную Рутэ-та, растрепанную, босую.

— А, Урмджин? Ты уже знаешь? Я тоже! Вот, смотри, каковы братья из хайардов!

Она вытолкнула ничего не понимающую Рутэ на середину.

— Для тебя, думаешь, он старался?

Ханис кинулся к аттанке и оттащил ее в сторону.

— Что кричишь? Весь стан поднимешь! Что случилось?

И видя, что она набирает в грудь воздуха для нового крика, хорошенько встряхнул ее за плечи. Ханнар поперхнулась, закашлялась. Стряхнула руки Ханиса, уставилась ему в лицо бешеными глазами. Ханис перехватилее за локти и держал крепко, пока она не выровняла дыхания и не опустила глаз.