«Насколько я понимаю, – писал Скобелев в одном из своих сочинений, – в русской армии можно o опираться или на сердце, или на дисциплину в строгом ее проявлении...» Скобелеву по природе было чуждо надоедливое менторство, и потому он считал «нравственный элемент» необъяснимым понятием. «Трудно дать указание, как подметить, в каком настроении часть в данную минуту. Это, как все на войне, зависит от обстоятельств... Несомненно, раз офицер подметит, что пульс части бьется слабее, он обязан принять меры... Какие средства он подыщет? Это дело каждый молодец решай на свой образец...»

По сути, Скобелев предлагает как можно глубже, не жалея сил и времени, вникать в психологию солдата и воинского коллектива. Понадобилось не один десяток лет, прежде чем взгляды Скобелева сформировались в науку – военную психологию. Изучение «состояния нервов войск» своих и противника стало ее краеугольным камнем.

«Ввиду особой пользы» капитан Генерального штаба А. Зайончковский предложил военному читателю рассмотреть примеры наступательной тактики на опыте действий отрядов под командованием генерала Скобелева. К этому времени (1893 г.) сражения, выигранные русской армией на Балканском и Кавказском театрах военных действий, были детально изучены и каждое из них получило достойную оценку. Но Зайончковский поставил перед собой цель «проследить, каким образом ошибки в последующих сражениях исправлялись на основании опыта предыдущих». Со страниц книги вновь зазвучали известные названия населенных пунктов и фамилии героев, но теперь их деяния рассматривались не только через призму времени, но и с точки зрения военной науки. И здесь читателей ожидал сюрприз. Скобелев, не единожды утверждавший, что на войне главный фактор – обстоятельства, – оказался вовсе не рабом их, а творцом собственной тактики, где воедино слились внешние, эмоциональные эффекты: звучание полковых оркестров, трепет развернутых знамен и до мелочей просчитанные ходы: выбор направления атаки, создание группировки сил, техника передвижения на поле боя и многое другое, что впоследствии стало каноническим в русской армии. Скобелев задолго до того, как в учебники вошло слово «операция», первым произнес его и закрепил это понятие применительно к масштабным боевым действиям. Нет, вовсе не случайно Скобелев упомянул слово «наука». Относительно России оно было более чем уместно. Скобелев мечтал видеть русскую армию могущественной, страну просвещенной, демократической, живущей в ладу с собой и соседями.

Скобелев не вставал в позу пророка, но отчетливо представлял, насколько в России все закоснело, изъедено ржавчиной всех семи смертных пороков, насколько поражена ими власть.

Скобелева нельзя мерить общей меркой, он заслонял собой всех и даже в какой-то мере самого императора, но то, что из его высказываний выпало одно из выстраданных Россией понятий – «За царя», вовсе не означает, что его можно безоглядно причислить к разряду отпетых врагов самодержавия. Как русский человек он сознавал, что каждый из его соотечественников есть не кто иной, как верноподданный царя, и потому видит в государе Богом призванного хранителя России и с рождения считает себя орудием его священного призвания. В негативном отношении Скобелева к самодержавию больше отчаяния, предчувствия трагедийности конца, надежды на спасительный выход из тупика, нежели нигилизма. Русское общество словно топталось на месте, и призыв «К топору!» отзывался не только в душах барских крестьян.

Макиавелли утверждал, что «счастлив тот, кто сообразует свой образ действий со свойствами времени, и столь несчастлив тот, чьи действия со временем в разладе». Применительно к Скобелеву ошибался-таки великий мудрец. Скобелев опережал время во взглядах на войну, политику, на обустройство государства Российского, каждая пружина которого, по его мнению, должна работать на благоденствие народа. Представлять Скобелева непонятым и гонимым, а оттого глубого несчастным и обделенным судьбой, ошибочно. Действительно, для многих современников, не отличавшихся глубиной мышления, Скобелев был «белой вороной», но лишь потому, что не любил пустословия, он был рожден для дела, созидания и как творческая личность умел видеть далеко. При всей кажущейся непоследовательности высказываний и поступков, поисков союзников, отчетливо просматривается прозорливость «белого генерала», который задолго до трагического февраля 1917 года предопределил расклад сил в русском обществе.

А вот семейное счастье у Михаила Дмитриевича действительно не сложилось. И вовсе не потому, что он был неспособен на высокое чувство. В юношеских записях Скобелева имелось немало цитат, заимствованных у Наполеона. Как известно, гениальный полководец не обошел вниманием и человеческие слабости, к одной из которых он относил любовь. Что же вещал республиканский генерал Наполеон, до того как стал повелителем Европы? «Глупец тот человек, который; допускает, чтобы над ним властвовала женщина! Впечатлительность – это дело женщины, мужчина же должен быть тверд в своих чувствах и намерениях, иначе он должен совершенно отказаться от всяких военных и правительственных начинаний».

Казалось бы, неудачная супружеская жизнь, развод, всю вину в котором Скобелев взял на себя57, целиком и полностью подтверждают приведенную мысль: даже в таком сугубо интимном деле, как любовь, Скобелев бездумно следовал советам боготворимого им человека. Но такой вывод глубоко ошибочен.

Супружество было навязано Михаилу Дмитриевичу любящими родителями. Он был единственным продолжателем славного рода и, исповедуя святое пророчество: «Чти отца своего и матерь свою и благословенны будут твои дни на земле», не стал перечить Дмитрию Ивановичу и Ольге Николаевне. Подозревали ли они, что тем самым обрекают свое чадо на неимоверные душевные муки? Любви желанной, делающей каждый прожитый день, осененный ею, светлым, неповторимым и жертвенным, между супругами не было.

А тут внезапно нагрянуло великое горе – отец и мать при непостижимо трагических и загадочных обстоятельствах сошли в могилу. Как ни храбрился Скобелев, удары судьбы оказались жестокими и непоправимыми. Полководец, купавшийся в славе, окруженный сонмом друзей и почитателей, корреспондентами, с жадностью ловившими каждое его слово, вмиг почувствовал себя одиноким. И ничто иное не могло согреть его истерзанную душу так, как любовь. Он был свободен, богат, не стар годами, знаменит и по-юношески наивен. Генерал-рыцарь в своей избраннице желал видеть не столько спутницу жизни, сколько единомышленницу. Увы, такое удавалось немногим гениям. Отважный боец, герой, наделенный безмерной теплотой души, оказался беспомощным перед натиском потребительского отношения к любви. Идеал рухнул. Скобелев на какое-то неуловимое мгновение потерял нить жизни, и этого оказалось достаточно, чтобы она оборвалась.