В конце того дня Джим задал мне еще один вопрос: «Через сколько лет это будет написано в учебниках, если ты окажешься прав?» Я сказал, что, по моим прикидкам, лет через 10–20. «Давай попробуем уложиться в десять!» — предложил он.

* * *

Остаток года руководители команд из Simons Array и ACT тесно взаимодействовали друг с другом, прорабатывая детали того, что должно было стать новой главой в экспериментальной космологии. Как всегда, первым важным вопросом было название. Последовав примеру Галилея, который считал лесть патронам вполне достойным научным методом, мы назвали наш проект Simons Observatory — Обсерваторией Саймонса — и заверили своих покровителей в том, что революционные астрономические открытия не заставят себя ждать.

Далее последовала скрупулезная работа над техническими деталями, чтобы представить проект фонду Саймонсов: дизайн, бюджет, график. Предполагалось наличие множества телескопов: несколько больших, таких как телескоп ACT, диаметром 5 м, и несколько поменьше, наподобие BICEP, диаметром около 30 см. Мы хотели сохранить ту же локацию в пустыне Атакама — это одно из лучших мест для астрономических наблюдений на планете. Измерения требовали широкого спектра частотных каналов, чтобы вычислить влияние пыли и исключить его.

Мы разработали комплект учредительных документов, где была детально прописана законодательная структура проекта вкупе с эффективной внутренней и внешней системой сдержек и противовесов. Внешнему Консультативному комитету, состоящему из группы авторитетных ученых, надлежало давать нам беспристрастные советы. Их техническая поддержка была крайне важна. Более того, их независимый контроль, как мы надеялись, позволит нам избежать некоторых болезненных ошибок эксперимента BICEP2.

Учредительные документы Simons Observatory включали в себя устав, список руководителей и правила совместной работы. Я стал директором Simons Observatory, отвечающим за контроль над ресурсами фонда. Текущее руководство должен был осуществлять «представитель» проекта, и, согласно уставу, он менялся каждые два года. Первым таким представителем стал Марк Девлин из Пенсильванского университета. Его должен был сменить Адриан Ли из Беркли, а того — Сьюзан Стаггс из Принстона. Быть представителем крупного научного проекта ничуть не проще, чем генеральным директором крупной корпорации; но я не сомневался в талантах Девлина, Ли и Стаггса и был уверен, что при желании каждый из них мог бы управлять компанией из списка Fortune 500.

Слияние двух экспериментов означало соединение усилий около 200 человек — почти в четыре раза больше, чем количество людей, работавших над BICEP2. Мы представили наше предложение в фонд Саймонсов в конце 2015 года, и уже в начале 2016 года, после моего выступления в Обществе стипендиатов фонда Саймонсов на Манхэттене, Энди Миллис, заместитель директора Фонда по физическим наукам, сообщил нам отличную новость: «Мы приняли решение финансировать Обсерваторию Саймонсов!»{12} Это была первая важная победа. Следующим шагом нашего предприятия стал выпуск пресс-релиза.

Параллели между пресс-релизом Simons Observatory и освещением пресс-конференции BICEP2 щекотали мне нервы. По всему миру СМИ носились с новостью, как это было с BICEP2{13}. И не без причины: ставки были как никогда высоки. На этот раз я был в центре внимания. Но больше всего меня волновала перспектива работать с лучшими и самыми яркими представителями молодежи и старшего поколения, многие из которых прежде привыкли соперничать. Теперь мы сумели преодолеть довлевший над нами дух состязательности и объединить силы ради достижения общей цели: узнать, как все начиналось и, возможно, как все будет дальше.

Все пять раундов Великих дебатов омрачала пыль. И она будет продолжать свои злодеяния, пока мы не изменим свое отношение к ней. Будет только естественно, если мы, пристроившись здесь, на этой планете, на этом гигантском пылевом скоплении, мы, самая развитая форма пыли, не побоимся преувеличить ее значение. Глупо заявлять, что мы свидетели финала Великих дебатов: подобная космическая спесь часто приводит к провалам. Пыль — самый надежный спутник астронома. Пришло время перестать рассматривать ее как своего рода космический вирус, «грязное лобовое стекло» нашей Галактики, закрывающее вид и мешающее двигаться вперед. Пора принять ее существование как факт. И тогда она может оказаться золотой рудой.

В 1960 году Джон Апдайк написал оду нейтрино под названием «Космическая дерзость»{14}. Стихотворение Апдайка было размещено на официальном нобелевском сайте в 1995 году в честь присуждения Нобелевской премии по физике Фредерику Райнесу за открытие нейтрино[41]. Апдайк сравнивает нейтрино с пылью. Но частицы пыли взаимодействуют друг с другом, тогда как нейтрино — снобы в высшем обществе физики высоких энергий, слишком спесивые для того, чтобы взаимодействовать с другими.

Напротив, пыль — это суровая основа мира. Она неприхотлива, как простой человек. Она фундаментальна, если не первична. Космологи, которые занимаются созданием экзотических моделей в попытке объяснить темную материю и темную энергию Вселенной — чрезвычайно необщительные сущности, не излучающие и не поглощающие ни фотона света, при этом неоправданно пренебрегают пылью — самой вездесущей, неприхотливой, космополитичной формой материи.

Это заставило меня задуматься: почему бы не написать оду пыли? Итак, чтобы восстановить репутацию пыли, превознести ее многочисленные достоинства и воздать ей должное, я сочинил стихотворение в честь этого невоспетого героя космоса.