— И вы управляетесь на судне?

«Пятидесятница» казалась слишком большим кораблем для команды из двух человек, пусть даже один из них и был великаном.

— Никто другой не согласится плавать с нами, — пояснила Иветта. — Дурная примета — женщина на корабле. Мой отец всегда так говорил.

— Он был рыбаком?

— И хорошим рыбаком, — ответила морячка, — но все равно утонул. Угодил на скалы в Каскетах, в дурную ночь. Но он правда видел затерянные земли.

— Я тебе верю.

— Он заплывал дальше всех — и на север, и на запад. Туда, куда никто, кроме него, не смел даже соваться. Отец говорил, что рыбы на севере лови — не хочу! Рассказывал, что там можно ходить по поверхности воды, настолько море плотное от рыбы. А однажды он пробился сквозь туман и увидел затерянные земли. Увидел тамошние деревья — они низенькие, как кусты, — и души утопленников на скалах. Темные, словно их опалило адское пламя. Отец испугался, повернул и уплыл обратно, потребовалось два месяца, чтобы попасть туда, и еще полтора, чтобы вернуться домой, и вся его рыба за это время протухла, потому что он не выходил на берег и не закоптил ее.

— Я тебе верю, — повторил Томас, хотя и не совсем искренне.

— И вот что я думаю, — сказала Иветта. — Мы с Пьером плаваем вместе и ежели утонем, то тоже вместе. А значит, и в затерянные земли отправимся на пару, и моему мужу не придется сидеть на утесах и звать меня.

Произнеся все это совершенно обыденным тоном, она отправилась готовить завтрак для капитана, чей храп только что прекратился.

Появившийся из носовой каюты мессир Гийом прищурился от зимнего света и, подойдя к корме, помочился через планшир в воду. При этом он смотрел на три судна, которые выгребли на веслах из реки и теперь находились примерно в миле к востоку от «Пятидесятницы».

— Значит, ты видел брата Гермейна? — спросил он Томаса.

— Лучше бы не видел.

— Он ученый, — продолжал д'Эвек, натягивая плотно облегающие штаны и завязывая узлом пояс, — а это значит, что у него нет куража. Да ему и не надо. Он умный, заметь, очень умный, но он никогда не был на нашей стороне, Томас.

— А я думал, что он твой друг.

— Когда я был в силе и при деньгах, друзей у меня было хоть пруд пруди, однако брат Гермейн никогда не принадлежал к их числу. Он всегда был верным сыном церкви, и мне вообще не следовало вас знакомить.

— Почему?

— Когда Гермейн узнал, что ты Вексий, он передал наш разговор епископу, епископ рассказал архиепископу, тот — кардиналу, ну а кардинал сообщил тому, кто его подкармливает. Неожиданно церковь заинтересовалась Вексиями и особенно тем, что твоя семья когда-то владела Граалем. Заметь, именно тогда вновь объявился Ги Вексий, и к нему проявила внимание инквизиция. — Он помолчал, устремив взгляд на горизонт, потом перекрестился. — Твой де Тайллебур наверняка инквизитор. Голову даю на отсечение. Он доминиканец, а в инквизиции по большей части как раз и служат псы Господни. — Он обратил на Томаса уцелевший глаз. — Кстати, а почему их так прозвали?

— Это шутка, — пояснил Томас, — по-латыни «Domini canis», если в два слова, значит «Господни псы».

— По-моему, совсем не смешно, — хмуро сказал мессир Гийом. — Если ты попадешься одному из этих ублюдков, то живо узнаешь, что такое раскаленные докрасна щипцы и истошные вопли. Правда, я слышал, что они сцапали Ги Вексия. Если так, то, надеюсь, ему довелось хлебнуть лиха.

— Значит, Ги Вексий в заточении? — удивился Томас, слышавший от брата Гермейна, что его кузен примирился с церковью.

— Вроде бы. Я слышал, что он якобы распевал псалмы на дыбе инквизиции. И уж наверняка напел им и про то, что твой отец обладал Граалем, и про то, как сам плавал в Хуктон, чтобы отыскать его, и как он потерпел неудачу. А значит, их не могли не заинтересовать Хуктон и все, кто туда наведывался. А кто туда наведывался? Правильно, я. Думаю, именно по этой причине Кутансу и велели найти меня, взять под стражу и доставить в Париж. А сами они тем временем послали людей в Англию — выяснить, что там да как.

— А заодно и убить Элеонору, — мрачно заметил Томас.

— Ну, за это они заплатят.

— А теперь, — продолжал Томас, — они послали людей сюда.

— Что? — удивился мессир Гийом.

Юноша указал на три рыбачьих суденышка, шедших на веслах прямо к «Пятидесятнице». Они были еще слишком далеко, и он не мог разглядеть, кто находится на борту, но что-то невольно заставило его насторожиться.

Иветта, появившаяся на корме с хлебом, ветчиной и сыром, проследила за взглядами рыцаря и лучника, подошла поближе, всмотрелась, отпустила ругательство, какое могла знать только дочь моряка, и бросилась к кормовой каюте, крича мужу, чтобы он скорей поднялся на палубу.

Глаза девушки были привычны к морю, и она сразу поняла, что это не рыбачьи лодки. Слишком много людей было на борту каждого суденышка. Спустя некоторое время Томас сам и увидел их, причем его глаза, больше привычные высматривать врага среди ветвей и листвы, приметили блеск кольчуг. Ну а то, что ни один дурак не отправится в море в кольчуге, если он не намерен сразиться, понятно каждому.

— У них арбалеты. — Виллеруа вышел на палубу, завязывая тесемки у ворота широченного кожаного плаща и переводя взгляд с приближающихся суденышек на облака, словно, появись там ветер, он мог бы воочию увидеть его дуновение. Увы, море лишь медленно вспучивалось и опадало, но ни барашков, ни даже ряби не было и следа. — Арбалеты, — хмуро повторил капитан.

— Ты предлагаешь мне сдаться? — язвительно поинтересовался мессир Гийом.

— Оно, конечно, не мое дело указывать благородному сеньору, как сражаться, — прогудел моряк с ничуть не меньшим сарказмом, — но твои люди могли бы не полениться и вытащить на палубу из трюма большие балластные камни.

— На кой черт? — осведомился мессир Гийом. — Что ты собираешься с ними делать?

— Швырнуть их в этих ублюдков, что же еще? Суденышки у них хлипкие, а? Мои каменюки пробьют им днища, и я здорово посмеюсь, когда эти недоумки будут барахтаться в воде в своих кольчугах. — Виллеруа ухмыльнулся. — Трудно плавать, когда ты весь в железяках.

Камни принесли, и Томас приготовил свой лук и стрелы. Робби облачился в кольчугу и прицепил на пояс дядюшкин меч. Двое ратников мессира Гийома вместе с ним самим заняли места на шкафуте — там, где попытка абордажа казалась наиболее вероятной, ибо планшир был ближе всего к воде.

Томас поднялся на более высокую корму, где к нему подошел Уилл Скит. Томаса он не узнал, но, увидев лук, протянул руку.

— Это я, Уилл, — сказал Томас.

— Я знаю, что это ты, — отозвался Скит. Он солгал и смутился. — Дай мне опробовать этот лук, парень.

Томас вручил ему большой черный лук и печально наблюдал за тем, как его друг не может натянуть его даже наполовину. Скит бросил оружие обратно Томасу. Он был явно сконфужен и сказал: