— Когда будет день Святого Климента? — догадался спросить Томас.

— Послезавтра, и Господь явит большую милость, если я доживу до него.

На корабль Томас вернулся благополучно, но позднее, когда они с Робби стояли по промежность в холодной речной воде и запихивали плотный мох в щели между досками «Пятидесятницы», к причалу заявились одетые в красное с желтым стражники. Их начальник спросил Пьера Виллеруа, не видел ли тот англичанина в кольчуге и черном плаще.

— Вон он, — сказал Виллеруа, указав на Томаса, и расхохотался. — Шутка. Уж будьте спокойны, ребята, случись мне встретить англичанина, я буду мочиться ублюдку в глотку, пока тот не захлебнется.

— Лучше приведи его в замок, — сказал командир патруля и отправился опрашивать команды других судов.

Виллеруа выждал, пока солдаты отойдут за пределы слышимости, и пробасил:

— А за это, приятель, ты должен просмолить мне еще два ряда.

— Иисус Христос! — вырвалось у Томаса.

— Спору нет, плотничье ремесло он знал, — хмыкнул в ответ Виллеруа, прожевывая яблочный пирог Иветты. — Но был не только сыном плотника Иосифа, но и Сыном Божьим, так что конопатить щели между досками Христу, скорее всего, не доводилось. Поэтому взывать к нему бесполезно, и свою работенку тебе придется делать самому. Давай, малый, налегай!

* * *

Мессир Гийом удерживал свой манор от атакующих почти три месяца и не сомневался, что способен защищаться бесконечно долго, если граф Кутанс не подвезет в деревню еще пороха. Однако д'Эвек понимал, что его время в Нормандии вышло. Граф Кутанс был его сеньором и вассалом самого короля, и если сеньор объявлял человека изменником, а король поддерживал это обвинение, то у обвиняемого не было будущего, во всяком случае пока он не найдет себе другого сеньора, служащего другому монарху. Мессир Гийом писал королю, обращался к друзьям, имевшим влияние при дворе, но никакого ответа не получил. Осада продолжалась, и было ясно, что манор рано или поздно придется покинуть. Это печалило его, потому что Эвек был его домом. Сэр Гийом знал тут каждый дюйм выпасов, он знал, где найти сброшенные оленем рога, где в длинной траве прячутся молодые зайцы, а где, словно черти в омуте, таятся в речных заводях зубастые щуки. Однако человек, объявленный изменником, тем самым лишался своего дома, а потому в ночь накануне дня Святого Климента, когда на позиции осаждающих опустился сырой зимний мрак, он совершил побег.

Сэр Гийом никогда не сомневался, что сумеет убежать. Граф де Кутанс был недалеким, лишенным воображения человеком средних лет, чей военный опыт полностью сводился к службе под началом более могущественных сеньоров. Граф не любил риска, но был самолюбив, вспыльчив и особенно злился, когда не понимал сути происходящего. Что, надо заметить, случалось довольно часто. Он так и не понял, почему влиятельные люди из Парижа подталкивали его к осаде Эвека, но усмотрел в этом возможность обогатиться и потому пошел на поводу у подстрекателей, хотя и опасался своего воинственного вассала. Мессиру Гийому было под сорок, и половину своей жизни он провел в сражениях, причем воевал по большей части на свой страх и риск. В Нормандии д'Эвека прозвали рыцарем моря и суши. Некогда этот муж с суровым, благородным лицом и золотистыми волосами был красив, но встреча с Ги Вексием, графом де Астараком, стоила ему глаза и оставила на лице воина множество шрамов, придав его облику еще большую суровость. То был грозный, доблестный боец, но в глазах королей, герцогов и графов это мало чего стоило, а вот принадлежащие сэру Гийому земли вызывали искушение объявить его изменником.

В стенах его манора укрывались двенадцать мужчин, три женщины и восемь лошадей, а это значило, что всем лошадям, кроме одной, придется везти по два всадника. Ночью, когда дождь мягко окроплял полузатопленные поля Эвека, мессир Гийом приказал перебросить через брешь, где должен был находиться подъемный мост, дощатые мостки. Лошадей с завязанными глазами перевели одну за другой по этому шаткому переходу. Осаждающие, ежившиеся от холода и дождя, ничего не видели и не слышали, хотя у них и были выставлены специально на этот случай часовые.

Сняв повязки с глаз лошадей, беглецы сели верхом и поскакали на север. Их окликнули только раз: один не в меру бдительный часовой потребовал сказать, кто они такие.

— А кем мы, черт тебя побери, можем быть? — рявкнул в ответ мессир Гийом, и его свирепый голос убедил часового больше вопросов не задавать.

К рассвету беглецы уже добрались до Кана, а граф Кутанс так еще ни о чем и не догадывался. Лишь когда при утреннем свете один из часовых увидел перекинутые через ров доски, осаждающие поняли, что противника в замке нет. Тогда граф, которому и в голову не пришло снарядить погоню, принялся обыскивать манор. Он нашел там мебель, солому и кухонную утварь, но не обнаружил ничего даже отдаленно похожего на сокровища.

Час спустя в Эвек прискакала сотня всадников в черных плащах без каких-либо эмблем, под началом человека, за которым не несли никакого знамени. Все прибывшие выглядели опытными, закаленными в боях и походах вояками, и, скорее всего, зарабатывали на жизнь, продавая свои мечи тому, кто больше заплатит. Они спешились перед самодельным мостом через ров, а двое из них, командир и священник, прошли во внутренний двор.

— Что вы отсюда взяли? — отрывисто вопросил священник.

Граф Кутанс сердито обернулся к человеку в одеянии доминиканца.

— Кто ты такой?

— Что здесь искали твои люди? — повторил свой вопрос худой, изможденный и очень сердитый священник.

— Ничего! — заверил его граф.

— И где же гарнизон?

— Гарнизон? Все сбежали.

Бернар де Тайллебур в ярости сплюнул. Ги Вексий, находившийся рядом с ним, поднял взгляд на башню, над которой уже реяло знамя графа, и спросил:

— Когда они убежали? И куда направились?

— Кто ты такой? — вскинулся граф, ибо Ги не носил никакого герба, а тон его де Кутансу не понравился.

— По рождению я равен тебе, — холодно ответил Вексий, — а вопросы задаю по праву, данному мне королем, моим господином. Ему угодно знать, куда направились беглецы.

Ответить толком на этот вопрос никто так и не смог, но после долгих расспросов удалось выяснить, что кто-то из осаждавших вроде бы видел всадников, скакавших на север. Услышав это, де Тайллебур приказал своим людям снова садиться на утомленных лошадей.

К полудню они домчались до Кана, но к тому времени «Пятидесятница» уже проделала полпути по реке к морю, и хотя Пьер Виллеруа и ворчал, что пытаться идти против прилива — дело пустое, но мессир Гийом призывал его сделать все возможное, чтобы как можно скорее выйти в море. Д'Эвек понимал, что преследователи могут появиться в любой момент.

С ним сейчас было всего двое ратников, ибо остальные не захотели последовать за своим хозяином на службу к новому суверену. Да что там ратники, и сам сэр Гийом пошел на это лишь от отчаяния.