головой:

– Нет, но мой муж был величайшим наставником из племени Каджи. Я многому научилась в его доме.

– Когда Уонда Лесоруб уехала с госпожой Лишей, Джарит и ее внучка Шаливах стали учить нас шарусаку, – сказала Стела.

Услышав это, появилась девочка лет десяти. Она больше смахивала на дочь Джарит, нежели на внучку, но Терн знал, как убавляет годы магия. Он оглядел людей вокруг колодца, теперь понимая, сколь многие красийцы были еще детьми. Двое юношей носили бурые одеяния братьев, дополненные ночными покрывалами.

– Рачитель обратил вас, как отца, – сообразил Терн.

– Мы продолжаем молиться Эвераму, – сказала Джарит.

Терн кивнул:

– Отец говорил, что Эверам – это Создатель, а Создатель – Эверам.

Джарит улыбнулась:

– Твой отец был мудр. Рачители не обращали нас, а мы не обращали их. Все мы видели, как Арлен Тюк исторг из небес молнию, когда в Ущерб явился Алагай Ка. И если еще оставались сомнения, они рассеялись, когда на домин шарум Арлен Тюк низверг Ахмана Джардира. Сын Хошкамина был лже-Избавителем. Шар’дама ка – сын Джефа, и мы должны быть готовы ответить на его зов.

Терн буркнул что-то невнятное, не имея четкого ответа. Он кивнул в сторону восходившего солнца:

– Зачем ваши люди скрываются за покрывалами?

– Эверам требует скромности в Его свете, – ответила Джарит. – Арлен Тюк показал, что только перед Най мы должны обнажаться и с гордостью Ей противостоять.

Терн сплюнул:

– К недрилам никакой жалости.

– Честное слово. – Стела в который раз сжала его руку, и он затрепетал всем существом. – Идем. У нас есть дело, коль скоро вечером тебя посвятят.

– Какое дело? – спросил Терн.

Они подошли к белокурой девушке, которая заплетала волосы. Она выглядела не намного старше Стелы. Из одежды на ней, как на всех меченых шкурах, было несколько полосок кожи; по телу, рукам и ногам вились татуировки.

– Это Элла Лесоруб, – представила ее Стела. Не прекращая перебирать косу, девушка оценивающе взглянула на Терна. – Элла – наш лучший кольщик.

Та улыбнулась:

– Сначала мыться и бриться. Мне нужен чистый холст.

Стела разогнала перед собой воздух.

– Первое дело в моем списке. Мыло найдется?

– Сомневаюсь я, – сказал Терн.

После купания он чувствовал себя странно. Стела нашла жесткую щетку и отскребла его кожу до последнего дюйма под смех и подзуживание меченых шкур. Кожу покалывало, она была сухой и шершавой на холодном утреннем воздухе.

Стела оставила его реплику без внимания.

– Как, во имя Недр, ты ухитряешься по-прежнему вонять свиным корнем?

– Наешься, так сколько-то выйдет с потом, – ответил Терн. – Отгоняет недрил, даже если тебя силком сажают в ванну.

Стела рассмеялась, выдала ему чистую робу и отвела к палатке, где Элла со своими орудиями стояла на коленях перед костерком.

– Покажи Элле руки.

– Сомневаюсь я, – повторил Терн. – Сказал, что схожу в лагерь. Не говорил, что меня раскрасят.

– Арлен Тюк учит, что тело – единственное оружие, которое всегда при тебе, – возразила Элла.

– Пока только руки, – сказала Стела. – Так делают все меченые шкуры. Такое оружие не потеряешь.

Терн не отрицал, что «оружие» ему по душе, и не стал противиться, когда Элла взялась за него. У нее были мягкие руки, и она развернула его кисти ладонями вверх.

– Сначала воронец, – сказала она, беря чернильницу и кисточку. – Не дергайся.

Уверенно и быстро она нарисовала на его правой ладони ударную метку, а на левой – метку нажима.

– Атака и оборона, – пояснила Стела. – Первоочередные орудия гайсака.

Это было красийское слово, означавшее «бой с демоном», но Терн его раньше не слышал.

Закончив, Элла посмотрела на Стелу:

– Что скажешь?

– Отлично! – похвалила та. – Давай.

Элла установила между ними столик:

– Клади руку.

На столике лежали ремни, Элла потянулась за ними, и Терн отдернул руку. В последний раз, когда он видел такой стол, тот выступал орудием пытки.

Стела придержала его:

– Это чтобы ты не трепыхался, только и всего. Бывает, что даже лучшие из нас дергаются. Я рядом, Терн. Я тебя никому в обиду не дам.

Терн посмотрел ей в глаза, сделал глубокий вдох и положил руку на стол ладонью кверху. Стела туго затянула ремни, а Элла взяла предмет, на первый взгляд показавшийся кисточкой. И только когда она принялась прокаливать ее на огне, Терн понял, что видит не щетину, а иглы.

– Что скажешь? – осведомилась Элла, стирая с его левой руки кровь. Правую уже припарили и забинтовали.

Терн сжал кулак, проверяя, на месте ли поставлена метка. Разжал его и согнул, как учил отец, все пять пальцев для удара ладонью в приеме шарусака.

– Красиво, – сказал он.

Оружие, которое никуда не денется, – часть его существа, даже больше, чем пот, насыщенный соком свиного корня. Мысль об этом обнадеживала, как никакая другая. Пока Элла бинтовала его кисть, он глазел на ее длинные ноги, покрытые метками, и завидовал их защищенности и силе.

Стела отвесила ему подзатыльник:

– Эй, хорош! Иди перекуси, а мы с Эллой чуток поболтаем.

Терн кивнул и вышел из палатки. Солнце стояло высоко, и большинство обитателей лагеря спали в тени. Но и ходило их достаточно, чтобы показаться ему толпой, а он нуждался в уединении.

Терн обогнул палатку, пока его никто не засек. Он был готов покинуть лагерь меченых детей и вернуться в Лес травниц.

– Честное слово? – Голос Эллы отчетливо донесся сквозь стену. – Ты трахнула эту чумазую козявку?

– Не просто трахнула, – ответила Стела. – Первая приняла его семя.

– Быть не может! – взвизгнула Элла. – Ты уверена?

Стела рассмеялась:

– Он понятия не имел, что делает.

Терна бросило в жар. Ее смех, столь волшебный минуту назад, резанул ножом.

– Значит, убожество, – предположила Элла.

– Я этого не сказала, – возразила Стела, и Терн воспрянул духом. – Вонючка разошелся. В первый раз кончил быстро, но и я не сильно отстала. А потом только и знали, что кончать.

Улыбка Терна расплылась до ушей.

– А правда, что у всех красийцев маленькие стручки? – спросила Стела и заморозила эту улыбку.

– Не у тех, с кем я ложилась, – ответила Элла. – Не такие здоровенные, как у лесорубов, но побольше, чем у многих.

– Терн наполовину лактонец, – сказала Стела. – Может, поэтому.

– А маленький – это какой?

Наверно, Стела показала руками, и приступы ее хохота преследовали Терна всю дорогу, что он бежал из лагеря.

Терн вынес из своего убежища кое-какие пожитки и вернулся к впадине, которую выкопал под златодревом вдали от охотничьих угодий меченых детей. Он больше не понимал, как относиться к Стеле, но знал, что никогда не сможет ночевать по соседству со Стаей.

В голове царил хаос. Терн