Выстрел!

Каким-то чудом лысый за долю мгновения до этого чуть отклонился в сторону.

Еще выстрел! Милю…

«Фантом» «качал маятник»! Чисто автоматически он делал то, что многоопытные инструкторы напрочь вбили в его подсознание в процессе многочисленных изнурительных тренировок. Не каждому, как ни трудись, как ни старайся, удается в совершенстве овладетьэтим искусством. Но «Лаврентий Палыч» в нем преуспел. И попасть в него сейчас можно было только случайно.

Выстрел! Мимо, дерьмо!!!

А до гудящего бильярдного пропеллера оставалось уже меньше метра. Где этот лысый, черт побери?!

Выстрел! Уже в никуда. В пустоту. Только затем, чтобы спустить курок последний раз в жизни. Салют самому себе!

Кий, словно ужасный полинезийский мэр, обрушился вниз, и голова раскололась, как грецкий орех, обнажив серую кашицу уже не обремененного никакими мирскими заботами мозга. Часть его, перемешавшись с кровью, забрызгала ореховую панель. Часть оставалась пока в черепной коробке, чтобы потом, когда хозяин — медленно-Медленно — сползет по стене на пол, вывалиться наружу.

Выстрел!

На этот раз в спину. Из чего-то более мощного, чем ПМ. Но бронежилет и на этот раз выдержал. Разве что только не удалось устоять на ногах, но это сейчас и не важно. Лысый «фантом» упал на пол и, превозмогая сильную боль в пояснице, откатился в сторону — туда, где продолжал стоять на коленях Хаджи, — прикрылся им, как щитом, и, уже изначально зная, откуда стреляли, попытался разглядеть и самого стрелка. Но все вокруг расплывалось. Все было затянуто полупрозрачной пленкой. «Лаврентий Палыч» коснулся пальцами переносицы. Точно, очки пропали. Слетели, несчастные, когда его в спину ударила пуля. Валяются где-нибудь на полу. Только бы не разбились! Только не раздавил бы ихкто в боевом пылу! Запасных с собой нет. А без очков он ничто…

«Араб» вскинул «Ингрем» и полоснул очередью в сторону кухни — на звук выстрела. Самого стрелка он не видел. Никто не видел…

* * *

…Только я.

Невзрачный педераст-официантик с доисторическим револьвером в руке отступил за дверь, ведущую на кухню, и скрылся из поля зрения, но выдержал там лишь пару секунд, высунул наружу любопытный носик. Он был хитреньким официантиком. У него даже достало ума встать на карачки, и его узкая рожа обозначилась в дверном проеме на уровне полуметра от пола. «Ингрем» молчал. С того места, где находился, Джон не мог видеть этого партизана. Мешал угол буфетной стойки, установленной вплотную ко входу на кухню.

И тогда дважды чихнула моя «Беретта»!

У меня не было времени на то, чтобы толком прицелиться. Я стрелял почти навскидку и не испытывал особых иллюзий, что попаду. Но голова официанта конвульсивно дернулась, и его тельце в форменном пиджаке с «ласточкиным хвостом» вывалилось в проход, ведущий на кухню. Он был готов! Обе пули на удивление кучно вошли ему в лоб.

Джон показал мне поднятый вверх большой палец, прокричал одной из девушек-«манекенщиц»:

— Запри дверь на лестницу! Там есть задвижка! — и кошачьей походкой нинзя заскользил по направлению к кухне.

Тем временем «Лаврентий Палыч» активно обыскивал безучастного ко всему Хаджи. Достал из его карманов сотовый телефон, бумажник и забандероленную пачку купюр, — со своего места я не мог разглядеть, какого достоинства. Трофеи «фантом» аккуратно разложил на полу, после чего переключил все внимание на поиск очков.

«Араб» был уже у входа на кухню. Остановился, прижался спиной к стене и выжидал, нацелив в потолок ствол автомата. Он никак не мог решиться сделать еще один шаг. Он очень не хотел напоследок словить пулю. Так порой биатлонист на последнем огневом рубеже, удачно поразив четыре мишени и уже видя блеск золотой медали, никак не может заставить себя совершить пятый выстрел. Он по несколько раз поднимает и опускает винтовку. Мучает себя и болельщиков. И, в результате, мажет.

Джон не имел права на промах. Но он устал. Он выдохся. У него замылился глаз. Ему требовалась замена…

Я выскочил из-за стола, с «Береттой» в руке, словно спринтер, домчался до кухни и, не раздумывая, с разгону влетел в ярко освещенное помещение. За доли секунды, пока не укрылся за большой электрической плитой, я успел заметить, что на кухне пусто. Ни поваров, ни посудомоек. Или успели попрятаться? Или свалили через черный ход? Это нехорошо. Это значит, что скоро здесь будут менты.

«Араб» ворвался на кухню следом за мной. Он не стал искать для себя укрытия, встал во весь рост, прислонившись спиной к огромному холодильнику, повел стволом автомата и заорал во всю свою луженую глотку:

— Вылезай!!! Быстро!!!

Короткая очередь по полке с посудой! Со звоном осыпаются вниз осколки!

— Быстро, сказал!!!

Я выглянул из-за плиты.

Из-под разделочного стола медленно выползал на четвереньках повар с буденовскими усами и красно-синей физиономией пьяницы. Он попробовал встать, но его трясло и качало так, словно под ногами был не кафельный пол, а вибростенд.

— Пьяный, что ли? — удивился я, и Джон усмехнулся в ответ:

— Это адреналин. Теперь девчонка!

Совсем еще юная — лет семнадцати — девочка с огромными от страха глазами и двумя стянутыми резинками хвостиками светлых волос послушно выбралась из-под того же стола. На ней был замызганный белый халатик, из-под которого выглядывала серая плиссированная юбка. Розовые носки и домашние тапочки с разноцветными бантиками: один — красный, второй — зеленый. Я так и прилип к этим тапочкам взглядом. У Ларисы дома точно такие же. Только бантики желтый и синий.

— What news? — послышалось сзади. Одна из «манекенщиц» объявилась на кухне. — How goes it? What else are we to do?

— Clear the both tables all plates and dishes, — распорядился «араб», — and put them in the sink. Rub out all fingerprints in the billiard room and anywhere, somebody of us could touch by the hands. All in all, yourselves knew what's what. — И сразу переключив внимание на плененных работников кухни, он вплотную приблизился к девочке. — Хорошая… — прошептал зловеще. — Красивая… — Именно так маньяки общаются в триллерах со своими обреченными жертвами. — И зачем же ты здесь оказалась сегодня? Не прогуляла. Не заболела. Как же я сожалею об этом! У девочки ходуном ходили коленки. Тонкие пальчики с коротко остриженными ногтями судорожно теребили полы халатика. Один из розовых носков съехал вниз и сжался в гармошку поверх домашнего тапочка с зеленым бантиком. Почти таким же, как у Ларисы.

— Эй, — посчитал нужным вмешаться я. — Прекращай спектакль.

Джон обернулся и одарил меня лучезарной улыбкой.

— Хорошо, Слава. Уже прекратил… Отсюда есть запасной выход? — снова обратился он к девочке.

Она судорожно сглотнула, дернув по-куриному головой, и еле выдавила из себя: