можно больше сотрудников. В частности, лучше всего именно здесь обобщать телеграммы, поступающие от меня, [военного представителя при французской армии в Румынии капитана] Куно [Сэйити] и [резидента в Варшаве капитана] Ямаваки [Масатаки]»688.

Такого же мнения придерживался и военный атташе во Франции полковник Нагаи Китару, поэтому 6 октября 1919 г. резидентом и военным атташе в России с пребыванием в Париже был назначен майор Такэда Гакудзо, официально аккредитованный в качестве члена союзной контрольной комиссии от Японии689.

Что касается Такахаси, то, получив разрешение от командования Вооруженных сил Юга России, 26 октября он прибыл в Одессу, откуда через Крым и Ростов-на-Дону 20 ноября добрался до Ставки А.И. Деникина в Таганроге. Здесь Такахаси получил официальную аккредитацию японского военного представителя, однако установить контакт с переданным ему ценным агентом владивостокской миссии капитаном Яновым, который должен был исполнять обязанности офицера связи от Колчака при Деникине, не сумел690.

Позднее, после поражения Белой армии во время похода на Москву и сражения за Кубань осенью 1919 – весной 1920 г., Ставка главнокомандующего Вооруженными силами Юга России эвакуировалась в Севастополь, куда в конце марта 1920 г. убыл и Такахаси. Оттуда курьерами он направлял телеграммы в Стамбул резиденту Генштаба капитану Инда Садаката, который по телеграфу пересылал их в Японию. Кроме того, Такахаси систематически, на месяц-полтора, выезжал в Турцию, сохраняя тесный контакт с командованием Добровольческой армии, однако после освобождения Крыма советскими войсками 18 ноября 1920 г. окончательно перебрался в Стамбул691.

Третьим направленным в Европу весной 1919 г. резидентом японской военной разведки стал капитан Ямаваки Масатака, которому предстояло заложить фундамент долгосрочного разведывательного альянса Японии с Польшей, просуществовавшего вплоть до конца Второй мировой войны.

Первоначально, после обретения независимости в ноябре 1918 г., внимание Верховного командования армии Польши было всецело поглощено польско-украинской войной, поэтому предпосылок для установления двусторонних контактов с японской разведкой не имелось. Ситуация изменилась только в январе 1919 г., когда начались первые советско-польские столкновения в Западной Белоруссии и Прибалтике. В разгоравшейся войне с Советской Россией полякам было жизненно важно иметь достоверную информацию об обстановке на Дальнем Востоке, ее влиянии на события в Европе и возможностях Красной армии по переброске войск на польский фронт из разных районов страны692.

Капитан Ямаваки прибыл в Варшаву в июне 1919 г. Ввиду отсутствия двусторонних дипломатических отношений он был аккредитован в качестве наблюдателя в польской армии, однако после официального признания стран друг другом весной 1921 г. стал первым японским военным атташе. Поступавшая к нему от польских коллег информация касалась характера боевых действий советских войск против Добровольческой и польской армий, организации, дислокации и боеготовности Красной армии в европейской части РСФСР, социально-экономического и политического положения нашей страны. Эти сведения предоставлялись японцам по личному распоряжению начальника польского Генерального штаба (ПГШ), который санкционировал передачу развединформации не только военному атташе, но также стажировавшимся в польской армии капитанам Мураками Кэйсаку (1919–1922) и Касахара Юкио (1922–1925). Непосредственно за контакты с японцами отвечал глава 2-го (разведывательного) отдела ПГШ693.

Таким образом, сложившаяся летом 1919 г. организация разведаппарата в России и в странах Европы позволила Токио получать более или менее достоверные сведения об обстановке на фронтах Гражданской войны. Резидент в Архангельске подполковник Томомори освещал положение дел на севере, северо-западе и Украине. Капитан Комацубара докладывал из Стокгольма и Таллина о действиях финской, эстонской и Белой армий на северо-западе. Капитан Такахаси информировал из Парижа о положении Добровольческой армии на Украине. Его коллега в Варшаве капитан Ямаваки сообщал о действиях польской армии в Белоруссии и Восточной Галиции. Картину дополняли доклады военных атташе Японии в Швейцарии, Швеции и Великобритании.

Однако в поток многочисленных сообщений в Токио попадала непроверенная или явно фальсифицированная информация. Особенно преуспел в этом подполковник Томомори, который, не имея собственной агентуры на территории РСФСР, был вынужден черпать сведения у командования англо-американского корпуса. 31 мая 1919 г. он, например, доложил в Генштаб боевое расписание Красной армии, насчитывавшей, по его данным, 500 000 человек и 13 армий, в то время как советские вооруженные силы имели 357 200 человек, 15 армий и ни один из названных им в докладе командармов таковым не являлся. 24 июня Томомори проинформировал Токио о капитуляции 16 июня Кронштадта и захвате всех находящихся там кораблей, хотя попытка мятежа расположенных рядом с ним фортов «Красная горка» и «Серая лошадь» была подавлена советскими войсками еще 15 июня. Наконец, 28 июля в Токио из Архангельска пришла телеграмма о назначении командующим действовавшей на севере 6-й армии В.П. Глаголева и наличии в ее составе 18-й и 40-й стрелковых дивизий, тогда как Глаголев сдал дела прежнему командарму А.А. Самойло еще 25 мая, а 40-я дивизия вела бои против деникинских войск на Южном фронте694. Следует признать, что отсутствие надежных агентурных позиций в органах военного управления и государственной власти Советской России оставалось ахиллесовой пятой японской военной разведки на протяжении всей Гражданской войны.

Лето 1919 г. стало самым тяжелым периодом времени для молодой Советской республики. Начавшееся в мае наступление Северо-Западного добровольческого корпуса привело к его выходу на подступы к Петрограду, в связи с чем советское правительство признало 10 июня Петроградский фронт первым по важности. Одновременно Добровольческая армия захватила Крым, Харьков, П, арицын и 3 июля двинулась на Москву, однако под влиянием поражений войск Колчака изменила свои планы и перешла в наступление на Украину, рассчитывая на взаимодействие с поляками, которые заняли Восточную Галицию и возобновили боевые действия в Белоруссии.

Отчеты европейских резидентов в Генштаб первоначально не оставляли сомнений в успехе белых армий. Такахаси, докладывая 2 июня о ситуации в европейской части России, отмечал численное превосходство белых войск над советскими, угрозу финской армии Петрограду, удержание англо-американским корпусом стабильной линии фронта на севере, что вкупе с успешными действиями армий Деникина и Колчака делало «существование правительства экстремистов недолговечным». Точно также он оценивал обстановку 27 июня, подчеркивая, что поражение колчаковских войск могло негативно сказаться на успехах армий Деникина и Юденича, поэтому ратовал за отправку одной японской пехотной дивизии на помощь Омску. В свою очередь, Фуруя, опираясь на отчет вернувшегося 27 июня из Финляндии и Эстонии Комацубара, докладывал три дня спустя начальнику Генерального штаба о плачевном состоянии оборонявшихся на северо-западе советских войск, в том числе о переброске наиболее боеспособных частей на Восточный фронт против колчаковцев, стремлении большей части насильно зачисленных в Красную армию офицеров бежать к белым, тотальной мобилизации рабочих Петрограда от 18 до 50 лет, отсутствии достаточного количества вооружения и боеприпасов из-за простоя заводов, а также о голоде и эпидемиях среди жителей