военный атташе, в частности, отмечал нараставшее недовольство советским правительством и большевиками практически всех слоев населения, включая красноармейцев, крестьян и большей части рабочих, что было вызвано прекращением поставок продуктов из юго-восточных районов России, Сибири и Кавказа, усугублявшееся действиями вооруженных продотрядов и деревенских комитетов бедноты по насильственному изъятию излишков зерна у крестьян. В докладах от 26 и 28 июня Фуруя сообщал о единодушном одобрении посланниками Антанты в РСФСР идеи вооруженной интервенции, в том числе и ранее противившимся этому американским послом. Описывая степень влияния Германии на Россию, военный атташе не жалел красок: «По-видимому, даже если русское правительство не исповедует политику дружбы с Германией, в действительности, вполне очевидно, оно пляшет под немецкую дудку и Россия, вся целиком, находится под германским влиянием». Мрачную картину дополнял доклад о возможном присоединении немецких частей к советским войскам в случае провала попыток подавить мятеж белочехов670.

14 июня свое мнение о необходимости отправки японского контингента изложил Хасимото (телеграмма поступила в Генштаб 28 июня). Он полагал, что начинать интервенцию нужно как можно скорее, иначе Германия успеет расширить свое влияние в Центральной России и взять под контроль все ранее дружественные союзникам организации «здоровых элементов» русского общества. Хасимото считал, что русские граждане морально готовы к прибытию войск союзных держав, однако отмечал, что формально высадка японского контингента должна проходить под флагом совместной операции стран Антанты с целью оказания помощи «здоровым элементам»671.

Суммировав всю информацию от военных резидентов в Советской России, Европе, Маньчжурии и Китае, приняв во внимание соображения МИД и согласовав свои действия с союзниками по Антанте, 2 августа японское правительство объявило об отправке войск на помощь чехословацкому корпусу.

Закономерным итогом организованной Японией интервенции на Дальнем Востоке стал разрыв 3 августа дипломатических отношений с Советской Россией. В тот же день подполковник Фуруя выехал из Москвы в Стокгольм, а майор Хасимото убыл в Лондон, где находился еще некоторое время, пока в октябре должность помощника военного атташе в России не была упразднена и он не вернулся домой, став сотрудником русского отделения 2-го управления Генштаба. Таким образом, с августа 1918 г. до октября 1922 г. на территории Советской России не осталось ни одного кадрового сотрудника японской военной разведки, который бы действовал в нашей стране с легальных позиций. Функции ведения агентурной разведки в России были возложены на военные атташаты при посольствах и миссиях в Великобритании, Франции, Швеции и Швейцарии.

Находясь в Стокгольме, Фуруя имел меньше возможностей для сбора информации о РСФСР. Одним из его источников стал периодически посещавший Швецию сотрудник НКИД, о котором Фуруя докладывал 17 сентября начальнику Генерального штаба: «Сообщаю краткое содержание беседы с прибывшим 10 сентября из России в Стокгольм курьером советского правительства, который не является экстремистом, служит переводчиком у Карахана, дружески настроен к Японии и ранее часто передавал мне заслуживающую внимания информацию»672. Кроме того, военный атташе тесно контактировал с бывшим российским послом в Швеции КН. Гулькевичем, имел ряд информаторов в русских эмигрантских кругах и эпизодически выводил маршрутных агентов на Украину673.

В свою очередь, военный атташе при японском посольстве в Швеции подполковник Умэдзаки Нобутаро также занимался сбором информации о Советской России, хотя его основной задачей была разведка против Германии. Несомненным успехом Умэдзаки стало получение сведений о советских дипломатических шифрах: 30 сентября он направил в Генштаб подробный доклад от агента о замене скомпрометированных немцами шифров НКИД на линиях связи Москва – Европа с детальным описанием правил применения новых пятизначных книжных шифров, основанных на использовании в качестве ключей брошюр серии «Универсальная библиотека» и газетных приложений674.

Для усиления разведки по Советской России с позиций Европы в конце сентября 1918 г. в Архангельск из Лондона выехал подполковник Томомори Хандзиро, который по согласованию с военным министерством Великобритании получил назначение офицером связи при англо-американском экспедиционном корпусе. На резидента возлагались задачи по сбору информации о Германии и Советской России, а также о военно-политической обстановке на занятом севере нашей страны, для чего Томомори предписывалось взаимодействовать с резидентурой в Стокгольме и поддерживать шифрованную переписку с Токио через военного атташе в Лондоне675. Решая их, Томомори использовал легальные методы сбора данных – прослушивал радиопередачи из Москвы, обрабатывал советскую прессу, опрашивал беженцев и перебежчиков из РСФСР, поддерживал рабочие контакты с командованием экспедиционного корпуса, английским посланником, французским военным атташе и начальником военного управления Северной области генерал-майором С.Н. Самариным676.

На основе всех поступивших после разрыва отношений с Москвой разведматериалов 16 октября Генштаб подготовил обзор «Обстановка в России» № 37 о положении дел в РСФСР и на оккупированных немцами территориях. Как полагали его составители, вслед за выходом Болгарии из войны и начавшимися переговорами с Германией о ее капитуляции следовало ожидать активизации советской внешней политики, в подтверждение чего приводился текст шифровки наркома иностранных дел Г.В. Чичерина полпреду в Стокгольме от 8 октября, добытый агентурой Фуруя, в котором высказывалось предположение о тайной договоренности Германии и Японии о совместной оккупации России и ставилась задача содействовать революционным выступлениям на Украине и в Китае. В доказательство подлинности этой депеши авторы обзора приводили факт разрыва 6 октября отношений между РСФСР и прогерманской Украинской державой, а также текст решения прошедшего в Петрограде под председательством Л.Д. Троцкого заседания Петросовета о необходимости усиления агитации мирового пролетариата в надежде на скорую революцию в Германии и странах Антанты677.

Касаясь внутренней ситуации в России, в обзоре перечислялись нараставшие у советских властей проблемы с организацией призыва в армию и со снабжением населения, рост безработицы и недовольство крестьян продразверсткой, что, по мнению его составителей, вело к постепенному отрыву основной массы рабочих и крестьян от большевиков. В нарисованной мрачной картине советскую власть поддерживали только люмпенизированные банды деревенской бедноты и наиболее надежные воинские части из китайцев, поляков и латышей. Однако авторы обзора были вынуждены констатировать, что, несмотря на репрессии со стороны «экстремистов» и бегство за границу или на Дон, большое количество «изменивших своим убеждениям» офицеров поступило на службу в Красную армию, которая, по их чрезвычайно заниженным данным, насчитывала в европейской части страны 90 000 человек678.

Анализ этого и других документов показывает, что к концу 1918 г. основной поток информации о Советской России шел в Токио из Архангельска и Стокгольма. Причем если архангельский резидент в основном освещал обстановку только на севере нашей страны, то Фуруя и Умэдзаки стремились информировать Генштаб о ситуации в европейской части Советской России, на Украине, в Прибалтике, Скандинавии и Германии. Кроме того, стокгольмская резидентура прилагала усилия к вскрытию оперативных замыслов и возможностей советского