Когда скрипнула дверь, он невольно вздрогнул.

– А, вот вы где, – сказала, заглянув в библиотеку, Анна. – А я уж начала гадать, куда исчез последний мой гость. Собирайтесь, нам пора.

– Хорошо, – он с сожалением вздохнул и поставил тяжелый коричневый том на полку, рядом с собратьями.

Сборы свелись к тому, что Игорь натянул кроссовки.

Когда вышли на улицу, обнаружил, что «Хаммер» Ивана так и стоит на месте.

– Не удивляйтесь, – сказала Анна. – Эта машина слишком, как бы это сказать, засвечена, и ездить на ней опасно. Коля взял ваших друзей с собой.

– А ему зачем в Питер?

– На службу. Он служит во французском консульстве.

По Пушкинской прошли немного и почти сразу свернули направо.

Игорь шагал рядом с Анной, высокой и гибкой, необыкновенно изящной, и чувствовал себя неловко. Она по-прежнему внушала ему робость, точно самая красивая девчонка в классе, к которой боязно даже подойти. Встречные посматривали на нее с удивлением, многие оглядывались.

– Меня замечают, хотя я этого не хочу. Это плохо. Значит, люди перестают верить в нас, – сказала Анна.

– Почему? – спросил Игорь, подумав, что ей до странности не хватает широкой старомодной шляпы с вуалью.

– То, во что искренне верят, всегда незримо. Миллионы верят в добро и любовь. А кто их видел? Не проявления, а в чистом виде. Похоже, что Олег прав и нас ждут тяжелые времена.

Показался старинный дом с колоннадой, одноэтажный и очень длинный.

– Гостиный двор, – сказала Анна. – Торговые ряды, где когда-то познакомились мы с Колей. Как странно, при жизни я все время хотела от него уйти, много было всякого. Но миф связал нас крепче, чем венчание в церкви, и теперь мы всегда вместе, он рядом, и я больше не хочу уходить…

– А каково это – вспоминать, что ты когда-то уже жил? – спросил Игорь.

– Тяжело, – просто ответила она. – Мне было легче, поскольку Коля меня почти сразу нашел и помог пережить самое страшное время. Хотя тогда я не понимала, что такое происходит, думала, что сошла с ума… А потом вспомнила, как пару раз сталкивалась с ним в Петербурге, когда он был много лет как мертв, а я – еще жива. Конечно, я тогда не верила собственным глазам… Но и как такому поверить? Расстрелянный возвращается – сюжет не для жизни, а для глупого романа.

Они прошли внутрь Гостиного двора и оказались у самого обычного супермаркета. Вошли внутрь, Игорь взял большую тележку на колесиках, покатил перед собой.

– Сначала – овощи, – говорила Анна. – Понятно, что сейчас не сезон, что везут их бог знает откуда. Но от баклажанов мы не откажемся… Что еще?

Тележка потихоньку наполнялась – сыр, сметана, майонез, приправы, петрушка и укроп.

– Теперь мясо. – Анна остановилась перед витриной, на которой лежала вырезка. – Наш друг Олег очень любит его. Телятины сейчас не найти, так что придется брать свинину. Хотя в возрасте Олега положено есть не жаркое, а протертые каши. Вы знаете, что он из нас самый старый?

– А как же Рюрик? – спросил Игорь.

– Херрауд-Хререк Людбрандсон Сигньотр Трувар из датского рода Скьелдунгов никогда не вступал на территорию современной России. Поэтому в синклите такого существа нет. Не может появиться тот, кого реально не было.

Игорь растерялся.

– Как не было? А призвание варягов?

– Сказка. Подумай сам – ну какое племя будет приглашать себе вождя из дальних земель? Это же глупость. Да и само слово «варяги» появилось только в одиннадцатом веке. Рюрик – уроженец Ютландии, и прославился он как пират. Да, его на самом деле призвали на княжение. Да только в тот Новгород, что располагался на славянском Поморье, в землях нынешней Польши. А потом беглецы, уходившие от немецкого натиска, принесли быль о Рюрике в Новгород на Волхове.

– А… ну да… – протянул Игорь немного разочарованно.

Очередная легенда, созданная Нестором и его продолжателями, рушилась с громким треском. И если осколки первых еще резали душу Игоря, то падение этой прошло для него совершенно безболезненно.

После того что услышал и узнал в последние дни, он готов был поверить во что угодно – в то, что Петр Первый был гермафродитом и что именно поэтому он яростно резал бороды боярам; что революцию семнадцатого года задумали жидомасоны; и что фараон Тутанхамон и царь Иван Третий – один и тот же человек…

Анна выбрала два куска свиной вырезки, добавила пару килограммов сосисок, и они зашагали к выходу. Круглолицая смуглая кассирша глянула на покупательницу с сильным удивлением, но затем взгляд ее стал рассеянным, движения – замедленными. Она сунула протянутую Анной карточку «Мастер Кард» в сканер, подала на подпись чек.

Игорь переложил продукты в тонкие пластиковые пакеты с надписью «Спасибо за покупку!», и они вышли из магазина.

– Одного я не пойму, – сказал он. – С кем же вы все-таки сражаетесь? Кто вертит всеми этими одержимыми?

Анна помолчала, прежде чем ответить.

– Мой сын сочинил небольшой текст. Он называется «Апокриф». В нем все очень четко расписано. Есть Бог, но он не Абсолют. И есть Дьявол, какой не есть порождение Бога, не тварь, а небытие. И это небытие может быть активным, но не само по себе, а через волю людей. И действует оно в первую очередь через ложь, которой можно сотворить все что угодно. А мы, те, кто были ранее, мы воплощение Правды Божией, – она усмехнулась. – По крайней мере, мне очень хочется в это верить. Как и в то, что наши воспоминания – истинны.

– А разве вы в этом не уверены?

– Нет. Слишком все эфемерно в этом мире. – Анна вздохнула. – Особенно в том, что касается прошлого.

Пока разговаривали, оставили позади Гостиный двор, вышли в переулок, идущий к Пушкинской.

– А что вы надеетесь изменить этим синклитом? – спросил Игорь. – Олег говорил мне что-то о пробуждении духа народа, но верится в это с трудом.

– Мы можем хотеть что угодно, но история сама по себе меняться не может, даже современная, – сказала Анна, – ее могут менять только люди. Для того чтобы внести перемены, необходим человек. Пусть даже один.

В голове у Игоря словно щелкнуло, вспомнился тот день, когда они с Олегом и Сергеем разговаривали о прошлом. Появилась какая-то мысль, неприятная, сложная, но он не успел ее ухватить, и она уплыла, исчезла.

– Коля не верит, что у нас есть будущее, – сказала Анна, когда они подошли к дому, – да и сын мой сказал бы что-нибудь в таком духе: после распада СССР русский этнос оказался разрезан по живому. Уровень пассионарности резко упал. Можно сравнить бешеное воодушевление начала девяностых и потребительский рай середины двухтысячных. Что дальше? Обскурация, то есть агония и распад. Все произошло очень быстро, но по той же схеме, что и всегда. Плюс есть вероятность возникновения на территории бывшего СССР химерной этнической конструкции. Из-за столкновения этносов и трансляции через СМИ чуждых моделей поведения. Химера живет за счет лжи, как и все современное общество. Ну а мне, мне очень хочется верить, что не все потеряно…