— Нет. К огромному разочарованию матери, но — мне так кажется — не девушки. Я никогда не искал женщину только для того, чтобы жениться, родить детей. Мне казалось… Мне казалось, что мой дар, мои занятия предполагают одиночество. А жены требуют времени и внимания.

— Так и есть. Но они также могут подарить и время, и внимание — теоретически.

— Но я стремился к одиночеству. Всю жизнь мне не хватало одиночества и тишины. А теперь… Теперь я боюсь, что всю оставшуюся жизнь у меня этого будет слишком много.

— Все зависит от тебя. — Гленна остановилась, еще раз оглянулась на развалины. — Что ты им скажешь, когда вернешься? — Произнося эти слова, она чувствовала, как ее сердце разрывается на части.

— Не знаю. — Хойт взял девушку за руку. Они стояли рядом и смотрели на руины, представляя, какими они были прежде. — Не знаю. А что ты скажешь своим родным, когда все закончится?

— Да ничего. Пусть верят в то, что я путешествовала по Европе. Зачем им жить в страхе, узнав о том, какие нам выпали испытания? — ответила она. — Мы знаем, что ночные кошмары реальны, — теперь точно знаем, — и это тяжелая ноша. Поэтому я просто скажу близким, что люблю их, и дело с концом.

— Разве это не разновидность одиночества?

— Такое я смогу выдержать.

Теперь за руль села Гленна. Устраиваясь рядом с ней на пассажирском сиденье, Хойт еще раз посмотрел на развалины.

Без Гленны, подумал он, одиночество поглотит его целиком.

Эти мысли не давали ему покоя. О том, что он не вернется в свой мир. Умрет здесь. Больше никогда не увидит дом. Остаток дней проведет без женщины, наполнившей его жизнь новым смыслом.

У него внутри разразилась еще одна битва — кроме той, в которой будут необходимы мечи и копья, — разрывающая сердце, которое желало так много, что он и представить себе не мог.

Из окна башни он видел, как Гленна фотографирует Ларкина и Мойру: скрестивших мечи, стоящих рядом, улыбающихся.

Ее травмы заживали, и она уже не так скованно двигалась, не так быстро уставала. Но Хойт никогда не забудет, как она лежала на земле, истекая кровью.

Ее манера одеваться больше не казалась ему странной — наоборот, теперь он считал, что одежда как нельзя лучше соответствует ее характеру. Движения Гленны — в черных штанах и белой рубашке, с небрежно заколотыми на затылке огненно-рыжими волосами — казались ему образцом грации.

В ее лице он видел красоту и жизненную силу. В разуме — интеллект и любознательность. В сердце — сострадание и отвагу.

Хойт понял: он нашел в ней все, что только мог желать, даже не осознавая, чего был лишен все эти годы.

Разумеется, у него не было никаких прав на нее. Они не могли принадлежать друг другу за пределами времени, отведенного на выполнение воли богов. Если им суждено выжить, если миры не исчезнут, он вернется в свой мир, а она останется здесь.

Даже любовь не может протянуться через тысячу лет.

Любовь. Это слово вызвало боль в сердце, и Хойт прижал ладонь к груди. Значит, такова она, любовь. Сверлящая, жгучая боль. Свет и тьма.

Не только теплая плоть и шепот при свечах, но и боль, и постоянное напряжение. При свете дня и в темных глубинах ночи. Такое сильное чувство к одному человеку затмевает все остальное.

И это пугает.

Нет, он не трус, напомнил себе Хойт. Маг по рождению, воин по стечению обстоятельств. Он мог извергать молнии, вызывать ветер. Он убивал вампиров и дважды противостоял их королеве.

Значит, он не испугается любви. Любовь не искалечит и не убьет его. Каким же нужно быть трусом, чтобы избегать ее?

Хойт вышел из комнаты, спустился по лестнице; движения его были стремительными. Проходя мимо комнаты брата, он услышал музыку — что-то медленное и грустное. Музыка скорби.

Если проснулся брат, подумал Хойт, значит, зашевелились и другие, подобные ему. Скоро закат.

Он быстро прошел через весь дом, пересек кухню, где что-то варилось на плите, и выбежал на задний двор.

Ларкин развлекался, превратившись в золотистого волка, а Гленна, радостно вскрикнув, ходила вокруг него с маленькой коробкой, которая делает картинки. Фотоаппарат, вспомнил Хойт.

Ларкин снова стал человеком и, подняв меч, принял надменную позу.

— В облике волка ты красивее, — сказала Мойра.

Ларкин поднял меч и, изобразив ярость, погнался за сестрой. Их крики и смех настолько не вязались с музыкой брата, что Хойт застыл в недоумении.

Значит, в мире еще остался смех. Время и потребность в игре и веселье. Остался и свет, хотя тьма подбиралась все ближе.

— Гленна.

Она повернулась; искорки смеха все еще плясали в ее глазах.

— Ой, как здорово! Стой на месте. Вот так, дом будет виден за спиной.

— Мне нужно…

— Тихо. А то скоро стемнеет. Да, да, вот так. Отстраненный и встревоженный. Чудесно! Жалко, нет времени вернуться за плащом. Он просто создан для тебя.

Она сменила ракурс, присела, сделала еще один снимок.

— Нет, не смотри на меня. Взгляд поверх моей головы, лицо задумчивое. Смотри на деревья.

— На что бы я ни смотрел, все равно вижу только тебя.

Она на мгновение опустила фотоаппарат и довольно улыбнулась.

— Пытаешься меня отвлечь. Стань прежним Хойтом, хотя бы на минуту. Смотри на деревья, суровый маг.

— Мне нужно с тобой поговорить.

— Две минутки. — Гленна сделала еще несколько снимков, затем выпрямилась. — Требуется реквизит, — пробормотала она и посмотрела на разложенное на столе оружие.

— Гленна. Ты вернешься со мной?

— Две минутки, — повторила она, раздумывая, что выбрать: длинный меч или кинжал. — Все равно мне нужно в дом, посмотреть, как там суп.

— Я имею в виду не кухню, черт бы ее побрал! Ты пойдешь со мной?

Она внимательно посмотрела на Хойта, автоматически подняла фотоаппарат, поймала в объектив его лицо, отметив, какое оно напряженное и сосредоточенное. Хорошая еда, подумала Гленна, еще одна ночь крепкого сна, и завтра утром можно будет приступить к полноценным тренировкам.

— Куда?

— Домой. Ко мне домой.

— Что? — Она опустила руки, почувствовав, как замерло сердце. — Что?

— Когда все закончится. — Хойт шагнул к ней, не отрывая взгляда от ее глаз. — Ты пойдешь со мной? Останешься со мной? Будешь моей?

— Вернуться с тобой? В XII век?

— Да.

Медленно и осторожно она опустила камеру на стол.

— Зачем я тебе?

— Потому что я вижу только тебя, хочу только тебя. Пять минут в мире, где тебя нет, покажутся мне вечностью. Я не могу смотреть в вечность, не видя твоего лица. — Он дотронулся до ее щеки. — Не слыша твоего голоса, не прикасаясь к тебе. Я уверен, что меня послали сюда не только сражаться. Но и чтобы найти тебя. Ты сама об этом говорила. И ты призвана не только уничтожать врагов бок о бок со мной. Ты помогла мне понять самого себя, Гленна.